Aleksandra Sokolova - Play

Он улыбнулся – о, как хорошо она знала цену этой улыбке! – подошел вальяжно, неторопливо. Размахнулся и ударил ее по лицу.

-Оно от этой сучки. Оказывается, у вас все не просто так. Она-то, оказывается, еще и извращенка.

Ася смотрела на него во все глаза. Ладони прижала к щекам, сердце колотится. От Ксюши? О, Господи…

-Вы для меня – это больше чем жизнь, - ехидно прочитал Денис, и Ася вдруг рванулась к нему в жалкой попытке отобрать письмо. Ей на секунду представилось, что в его руках – не листок бумаги, а душа, маленькая чистая душа этой девочки, и именно над ней он сейчас насмехается.

Денис одним движением отбросил ее назад к плите и продолжил читать.

-Прошу вас, умоляю вас только об одном – будьте счастливы.

Он засмеялся, глядя на растрепанную, тяжело дышащую Асю.

-Что за детский сад? Плоховато ты учила в школе эту сучку, раз она так банально выражает свои мысли.

Его глаза забегали по строчкам, а потом взгляд вернулся к Асе.

-Вот, значит, как. Найдите человека, с которым вы будете счастливы, да? Жаловалась ей на меня? Жаловалась?

Он одним движением скомкал письмо в кулаке и подступился к Асе ближе. Замахнулся, но неизвестно откуда появившийся Кирилл вдруг схватил его сзади за руку и вывернул назад. Денис закричал, и Ася закричала тоже.

Она даже не пыталась из разнимать: видела – бесполезно. Денис был гораздо больше, но Кирилл – сильный, юркий, неизменно уходил из-под его удара и бил сам. Он ничего не говорил, ничего не объяснял – раз за разом выныривал из-под тяжелой руки и наносил новые и новые удары.

Когда лицо Дениса окончательно перестало быть похоже на человеческое, Кирилл пинком отшвырнул отчима в коридор, и захлопнул дверь на кухню.

Из-за двери Ася слышала короткие ругательства, звуки падающих тяжелых предметов, потом – длинные звонки в дверь, оборвавшиеся на полузвуке. А потом стало тихо.

Она сделала шаг и подобрала письмо. Разгладила бумагу, спрятала в карман халата. И вышла из кухни.

По всему коридору были разбросаны вещи. Рубашка свисала с тумбочки, на полу валялась связка галстуков и раскуроченная электрическая бритва. Из стены – там, где раньше был электрический звонок – свисала связка проводов. Кирилл стоял у входной двери и мрачно потирал разбитые костяшки пальцев.

-Дай, - сказал он Асе, едва она подошла поближе.

-Нет.

Он смотрел на нее сверху вниз – такой высокий, такой злой, такой чужой и незнакомый ее сын.

-Это от нее, да? – Полуутвердительно спросил он.

-Да.

Он кивнул, пристально глядя на мать, и вдруг сказал:

-Еще раз увижу этого козла в нашем доме – и я тебе больше не сын. Поняла?

Ася кивнула. Кирилл еще секунду посмотрел на нее, и скрылся в своей комнате.

Поздно ночью, закончив собирать разбросанные вещи и замывать кровь в кухне, Ася добралась до спальни, присела на пол, упираясь спиной в кровать, и наконец прочитала письмо.

Все это время она не плакала – в груди будто ледяной ком застыл, но при первой же строчке, попавшейся на глаза, не смогла сдержать слез.

-Ксюшка моя… - прошептала она сквозь слезы, и испугалась собственных слов.

На фоне кошмара, в который превратилась ее жизнь, слова этой девочки были будто ярким лучом света, пронизывающем бесконечную тьму. Она читала снова и снова строчки, написанные торопливой рукой, и плакала – может быть, оттого, что жизнь сложилась так по-дурацки и глупо, может быть, оттого, что впереди не было ничего хорошего. А, может, просто от того, что та, кто так искренне и честно написал для нее эти слова, была уже далеко, и – Ася знала – никогда не вернется назад.

Сколько книг и песен сложено о любви. Сколько строк выстрадано и вылито на бумагу. Но ни одна из этих строчек никогда не рассказывала о любви юной прекрасной девочки к взрослой и забитой проблемами взрослой жизни женщине.

На практически каждом педагогическом семинаре эта тема – влюбленности ученика в педагога – поднималась на секунду, только для того, чтобы сказать уверенно «Не нужно это поддерживать, и это пройдет само собой».

Пройдет… Ася улыбнулась сквозь слезы, снова и снова перечитывая письмо. Ксюше было одиннадцать или двенадцать, когда они познакомились. Теперь ей двадцать пять, и она – молодая прекрасная женщина. Тринадцать лет прошло. А она пишет все то же, что писала тогда, в школе, за что не раз была высмеяна и отругана на педсовете. Пусть другими словами – более взрослыми, но она пишет все то же, и то же.

Асины пальцы сами собой принялись гладить бумагу – осторожно, ласково, будто не листок был под ними, а Ксюшина щека.