Пристально-оценивающий взгляд Северги царапнул душу Жданы железным когтем. Предстоящий поход в баню заранее накладывал на неё отпечаток чего-то гадостного и вызывал содрогание, как при виде змеи. Но Яр снова захрипел под полушубком, зовя в бреду какого-то Ёршика, и Ждану захлестнула кожаной удавкой ярость.
— К чему ты медлишь? — хрипло процедила она. — Если вылечить моего сына для тебя так просто, сделай это сейчас! Почему он должен мучиться?
Прожевав последний кусок мяса, Северга поднялась и ленивой походкой вразвалку подошла к печке, отогнула воротник полушубка и заглянула в лицо ребёнка. Коса блестела вдоль её спины причудливым хребетным выступом.
— Время ещё есть, сегодня не помрёт. Сначала плата, потом — дело. А то знаю я вас, баб… Вечно на попятную пойти норовите.
— По себе судишь? — язвительно прищурилась Ждана.
Взгляд Северги обдал её такой убийственной стужей, что все дальнейшие слова съёжились и засохли на языке. Оставалось только крошить в пальцах мяту и впитывать её целительный дух — как улыбку лета.
Наконец пришёл воспитанник Малины и чуть слышным печальным голосом сообщил, что баня готова. Следом за ним вернулись Радятко с Малом — всклокоченные и раскрасневшиеся. Мал то и дело зябко поводил плечами и жмурился, а взгляд у него был шалый, блуждающий. Едва войдя в дом, он странно запищал, сдавил руками голову и забрался на печь.
— Малушка, что с тобой? — испугалась Ждана.
Тот не ответил, уткнувшись в полушубок. А Радятко, подойдя к матери вплотную, сказал:
— Матушка, ты… когда через двор пойдёшь, по сторонам не смотри. Там… — Не договорив, он сглотнул.
Лишь выйдя на крыльцо, Ждана поняла, что так напугало сыновей: по всему двору лежали тела посечённых Севергой мужиков… Пятеро или шестеро — Ждана не разглядела, тут же заслонив глаза пальцами. Остальные, видимо, разбежались.
— Сами виноваты, — безжалостным звоном надтреснутой стали раздался над ухом голос Северги, и её рука приобняла Ждану за плечи. — Не надо было соваться.
Заяц… Где девушка? Убрав пальцы от лица, Ждана всё-таки осмотрелась… Как назло, первым ей попался на глаза Вечеля, разрубленный пополам. Ещё недавно этот мужичок шёл к Малине лечить дёрганье глаза и болтал о своей стычке с быком… Теперь его «дергучая болезнь» прошла — вместе с жизнью.
Зайца во дворе не оказалось. Облегчение застучало в висках, разлилось внутри холодящей пустотой. Значит, жива… Но куда она девалась? Неужели ушла совсем, бросив их? Ехать дальше с Севергой Ждане совсем не хотелось.
Через двор она прошла почти с закрытыми глазами, ведомая под локоть воинственной тёщей Вука. Под ногу попалось что-то мягкое, но она побоялась взглянуть, на что наступила. Ударилась головой о притолоку низкой банной двери, споткнулась и чуть не упала в тесном предбаннике.
— Осторожно, княгиня, — усмехнулась Северга, подхватив Ждану. — Уже можно смотреть. Хотя бы под ноги.
Её облегченные латы были изготовлены с тем расчётом, чтобы надевать и снимать их можно было без посторонней помощи, но она нарочно попросила Ждану сделать это. Всё её сильное и стройное тело покрывали путаные и загадочные письмена шрамов, на поджаром плоском животе не замечалось ни одной жировой складочки. Все до одного мускула, что есть в человеческом теле, можно было ясно разглядеть под её смуглой кожей в сером осеннем свете, скупо проникавшем сквозь мутное оконце. Однако если в боевом происхождении рубцов на руках, спине и плечах не приходилось сомневаться, то длинный толстый шрам над курчавым чёрным лобком, похожий на кривую улыбку, озадачивал.
— В бёдрах я узкая, вот дитя из брюха у меня и вырезали, — пояснила Северга, поймав направление взгляда Жданы. — Кинжалом вспороли и вытащили…
Ждана содрогнулась. Она слышала о таком способе разрешения родов, но применяли его для спасения ребёнка из чрева умирающей или уже умершей матери. Однако на то они и оборотни, чтобы быть нечеловечески живучими… Впрочем, живучесть не отменяла боли, и Ждана снова ужаснулась при мысли о том, как Северга, должно быть, мучилась, когда её резали по живому.
Пристально-зимние глаза были холодными, а ладони, скользившие по коже Жданы — тёплыми, но жёсткими. Спустив с её плеча рубашку, Северга разглядывала открытый участок тела, и Ждана ощущала себя словно под ледяными порывами ветра. Вдруг Северга передёрнулась и ядовито зашипела, после чего послышался треск рвущейся ткани: это вышивки с петушками и солнцем подействовали. Разодрав на Ждане рубашку, женщина-оборотень отшвырнула её в угол, а потом, подумав, бросила в пышущую обжигающим жаром утробу огня. Яростный всплеск снежной бури в её глазах успокоился. Всё, что оставалось княгине Воронецкой — это стыдливо прикрывать грудь наполовину расплетёнными косами. Игольница затерялась в складках брошенного на лавку платья, и достать её не было ни времени, ни возможности: Северга уже влекла Ждану в парилку. Да и не время было ещё пускать иглы в ход: жизнь Яра висела на волоске.
Читать дальше