Unknown - 96cd606079b246bf94a2f1c2d86447e4

— Любава, вы куда запропали? — накинулся на неё Будиша. — Заблудились, что ли?

— Оборотня испугались, — ответила девушка, смущаясь от взгляда Млады. — Щур упал и ногу себе свихнул. Залезли в эту дыру, сидели, сидели… Оборотень ушёл, да выходить боязно было: а ну как он поблизости шатается? А темнеть уж начало…

— Он и шатался, — сердито буркнул Будиша. — Вот, господин… Соколом его зовут. Он меня от этого оборотня спас. А то б сожрал он нас с Серко.

Любава поклонилась, зардевшись ярче брусники. Млада присела и принялась ощупывать ногу мальчика. Он было дёрнулся, а женщина-кошка сказала строго, но по-доброму:

— Не трепыхайся, Щурёнок. Сейчас ногу тебе вправлю, немножко больно будет, терпи.

У парнишки была вывихнута лодыжка — к счастью, не слишком сильно. Млада точным движением поставила сустав на место, одновременно вливая в мальчика солнечную силу Лалады. Тот только пискнул — даже не столько от боли, сколько от удивления, что всё так быстро исправилось.

— Ш-ш, у кошки боли, у собачки боли, у нашего Щура заживи, — приговаривала Млада, поглаживая и разминая крошечную ножонку. — Ну, вот и всё.

На этом, казалось бы, можно было и закончить помощь, но она решила проводить ребят — чтобы быть уверенной, что они добрались благополучно и не встретились с очередным Марушиным псом. Малыша Щура она понесла, хотя тот упрямо уверял, что может идти сам. Но стоило ему встать на ноги, как боль снова появилась. Шагая с мальчиком на руках, Млада продолжала его лечить, сквозь толщу хмари всё-таки налаживая связь с источником тёплой целительной силы. Это оказалось не так просто: мешала тёмная завеса Марушиного владычества. От усилий у женщины-кошки стало отчаянно горько во рту, а в глазах опять начало темнеть. Сейчас бы глоток отвара… Но сначала надо было довести двух братьев и сестру живыми и здоровыми до дома.

Их путь лежал в Звениярское — родное село Дарёны. Они пришли туда к наступлению темноты — по непролазной грязи, лужам и колдобинам. Мать, сухая, остроносая и рано постаревшая, с причитаниями принялась благодарить Младу, а отец, рослый и крепкий мужчина с проседью в бороде, вгляделся в неё настороженно.

— Благодарствую, Соколик, за детей моих, — промолвил он. — Мать, собирай, что есть, на стол: надо гостя употчевать…

Хозяина звали Дружиной. Угощение не отличалось богатством: пироги да хмельная брага. Незаметно добавляя в свою кружку каплями отвар, Млада пила столько, сколько её угощали: отказываться было неудобно. Вместе с хозяином они здорово набрались. В глиняной плошке с маслом потрескивало пламя на фитиле, сумрак в углах таращился стоглазым взглядом, тени водили хороводы на стенах, а внутри у женщины-кошки засело что-то мучительно-едкое. Оно будто наматывало её душу на железный кулак, стремясь вывернуть наизнанку все мысли и чувства. Тоска по Дарёне неистово закогтила сердце… Слишком затянулось её пребывание здесь. Прочь, скорее прочь из этой проклятой земли, где хмарь — в каждом глотке воздуха и воды.

Хмель повис на ней, как камень на шее утопленника. Уже не прячась, Млада выпила ещё спасительного отвара. В баклажке его плескалось уже удручающе мало, хватить должно было на день — два, не более. Да и то, если пользоваться не расточительно.

— Что это ты там пьёшь, гостюшко дорогой, а со мной не делишься? — раздувая ноздри и вперив в Младу мутный взгляд, проговорил вдруг Дружина. Язык его уже слегка заплетался.

— Прости, хозяин, это моё лекарство, — сказала Млада. — Не для услады пью — для пользы.

— Дай-ка, — протянул мужчина волосатую руку. — Может, и мне полезно будет?

— Извини, немного его осталось, берегу, — попыталась Млада спасти остатки отвара.

Хозяин нахмурился. Его борода с нитями седины клочковато топорщилась, волосы липли к влажному от испарины лбу. Кулачище лежал на столе весомо и угрожающе. Если этакий треснет по столу, тот, пожалуй, разлетится в щепы.

— Неучтиво себя ведёшь, неуважительно… Слово хозяина — закон в доме! А ну, дай. Понюхать хотя бы, что за зелье.

Млада не хотела быть невежливой в гостях. Протянув Дружине баклажку, она полагала, что он только нюхнёт отвар или, на худой конец, чуть пригубит, но всё оказалось хуже. Хозяин взял да и опрокинул в себя всё до последней капли… Млада только по-рыбьи поймала ртом воздух, и её протянутая рука зависла, а потом обречённо упала на колени. Дружина крякнул. Его лицо перекосилось, сморщилось, как сушёное яблоко, и он принялся отплёвываться.