Unknown: i c9f346a077dd1b7f

Уставившись на туфли, Кингсли размышлял, каким образом и почему те

оказались в коридоре за пределами бара. Нора могла делать практически все на своих

высоких шпильках. Он видел ее доминирующую над некоторыми из самых

закоренелых мазохистов в них. Она била, хлестала, порола их, била ногами... Она

могла стоять на шее человека на высоких каблуках, ходить по его избитой заднице,

балансировать на одной ноге, пока ее другой ноге поклонялись. Он знал только одно

действие, которое она не могла делать на своих ужасно высоких шпильках: бегать.

Кинг донес туфли до нижнего этажа, где он и несколько других важных персон

имели свои собственные комнаты. Возле последней двери слева, он остановился, но не

постучал, прежде чем войти.

Мужчина, белокурый и высокий, глубоко задумавшись, стоял возле кровати,

скрестив руки и наморщив лоб.

- Ты когда-нибудь слышал о том, что нужно стучать?

Сорен расслабил руки и оперся плечом о столбик кровати. Кингсли стиснул

челюсти.

- Я слышал слухи о хороших манерах. Но никогда не верил им.

Кинг вошел в комнату. Ничье подземелье в Круге не иллюстрировало концепцию

минимализма лучше, чем апартаменты Сорена. Оно вмещало в себя только кровать с

пологом на четырёх столбиках, запрятанную в алькове, Андреевский крест перед ней

по центру, и единственный сундук, наполненный различными орудиями пыток.

Садистская сторона Сорена была вроде легенды в Восьмом Круге и во всей

Преисподней. Ему не нужны были тысячи видов флоггеров и плетей-однохвосток,

десятки тростей и кожаных ремней и игрушек. Такую работу, как избиение

сабмиссива,

Сорен

мог

проделывать

словом,

взглядом,

своей

острой

проницательностью, своим спокойствием, холодным превосходством, которое ставило

на колени даже сильнейших, заставляя тех дрожать у его ног. Он запугивал их

красотой своей внешности сначала, а уж потом, зверем, которым было его сердце.

- Я принес тебе подарок.

Кингсли протянул туфли, держа их за ремешки. Сорен поднял бровь.

- Не совсем мой размер, не находишь?

- Твоей зверушки. - Кингсли уронил их на кровать. - Как тебе известно. Ты

должен был проходить мимо них, когда уходил из бара.

- Я оставил их там, чтобы она могла их найти, когда вернется за ними.

Кингсли издал грустный смешок.

11

Принц. Тиффани Райз.

- Разве не я подслушал, как ты говоришь ей, что если она имеет, хоть каплю

милосердия в своем темном сердце, то пойдет, а не побежит к своему Уесли?

Сорен ничего не ответил. Он просто смотрел на Кингсли своими стальными

глазами. Кинг подавил желание улыбнуться. Злорадство – такое неприличное чувство.

Он держал его в себе так долго, как только мог. Затем, повернувшись на каблуках,

буквально вылетел из комнаты, цитируя старую поэму, оставив Сорена в его

владениях, только в компании туфель Норы на кровати.

«Стояли принцы, короли,

Бойцы: все бледные, в печали;

"В плену Прекрасной Дамы ты! –

Они кричали. »

(*отрывок из баллады «Безжалостная красавица» Джона Китса)

Кингсли вернулся к себе в апартаменты и расхаживал в ожидании. Его кровать

была установлена в самом центре, в отличии комнаты священника. Для Сорена боль и

была сексом. Он, возможно, мог быть таким, каким требовала церковь, хранящим

целибат священником, если бы не было Норы, его Элеонор, которая нуждалась в

плотском настолько, насколько Кингу нужен был страх. Он мог только представить

себе истерику, которую она устроила бы, если ее хозяин решился отвергнуть ее в

сексуальном плане. Но Сорен бы никогда этого не сделал. Он причинял боль для

своего облегчения, а секс, что следовал за этим, был простым послесвечением. А кто

не наслаждался послесвечением?

Кингсли остановился на полушаге, когда услышал скрип пола в коридоре возле

его спальни. Молча, он переместился и встал за дверью, ждал. Он провел два года во

Французском Иностранном Легионе после окончания школы, и пять лет делая вид, что

все еще состоит во Французском Иностранном Легионе, в то время как он служил

своей стране другими более незаметными способами. Он хорошо усвоил уроки

шпионства. Видеть все, но никогда не быть увиденным. Слышать все, но никогда не

быть услышанным. Когда Джульетта проскользнула за дверь, он знал, что она ожидала

найти его в постели, ожидающего ее. Кинг выбросил руку, хватая ее, и она ахнула в