*
В кузню на Горе вели каменные ступени. Ширины каждой из них хватило бы, чтобы взрослая женщина-кошка вытянулась на ней лёжа во весь рост. Сосны роняли на них хвою и шишки, и Дунава сметала их метлой. «Шур… шур… шур», – шелестело помело о камень.
Коса Дунавы – тёмно-русой масти, лоб охватывало очелье-тесёмка, чтоб прядки не выбивались и не лезли в глаза. Под простой рубашкой из грубого льна – молодое, стройное тело, в котором играла и звериная, кошачья сила, и кошачье же изящество. Голубые жилки проступали под кожей сильных рук. Никакого дряблого жирка, только упругие мышцы. Стан был гибок, как вишня, и полон расцветающей мощи. На длинных ногах – кожаные чуни с обмотками-ремешками. В лице молодой кошки сияла солнечная мягкость, глаза смотрели задумчивыми голубыми озёрами, затерянными в глубине берёзового леса.
Смилина уже три года знала эту отрочицу. Та пришла сюда в пятнадцать лет, а точнее, её привела матушка – овдовевшая белогорская дева. Она почему-то считала, что у её дочери есть дар, и просила Смилину допустить её до силы Огуни. Но, как выяснилось, к кузнечному делу у Дунавы не было особенных способностей, зато у неё хорошо получалось тесать камень. Она украсила ступени высеченными узорами, установила вдоль лестницы изваяния зверей и птиц, выполненных так тонко и правдоподобно, что Смилина диву далась. У Дунавы действительно был дар, но только каменотёса, а не кузнеца.
Но юная кошка осталась при кузне. Она подметала, носила воду, бегала по поручениям, таскала грузы. А когда по ступенькам прыгала козочкой Вешенка, лицо Дунавы освещалось мягкой, как весенняя заря, улыбкой. Однажды Смилина увидела на одной из ступеней изваяние и оторопела: как будто какая-то волшебная сила обратила её младшую дочку в камень… Конечно, ничего подобного не произошло, а изваяние оказалось творением даровитых рук Дунавы.
Даже слепой увидел бы, что молодая кошка влюблена. Но несла она своё чувство молчаливо, лишь провожая нежным взглядом черноволосую попрыгунью с незабудковыми очами да подметая тропинки, по которым та скакала своими лёгкими ножками. А та на пороге своего шестнадцатилетия мечтала поскорее отправиться на гулянье в честь Лаладиного дня, чтобы встретить там свою суженую. Дунава была для неё чем-то вроде этих безмолвных каменных фигур на ступенях, мимо которых она пробегала так часто. Жестокосердная красавица!
– Здравствуй, Дунава. – Смилина присела на ступеньку и поставила рядом корзинку с пирогами. – Угощайся.
– И ты будь здрава, мастерица Смилина, – учтиво поклонилась та. – Благодарствую.
Они сидели рядом и жевали вкусные, духовитые пирожки с грибами и луком. Солнечный денёк сиял в кронах сосен, золотые лучики играли на русой голове юной кошки.
– Скажи мне, дитя моё, чего ты хотела бы больше всего на свете? – спросила оружейница.
– Получить силу Огуни, – искренне ответила Дунава с трогательной чистотой в бесхитростном взоре. – Но не для кузнечного дела. Для камня. Каменная твердь – это ведь тоже она, земная мать. Имей я её силу, я б голыми руками, без орудий, с камнем управлялась.
– А ежели б у тебя была эта сила, что бы ты стала делать? – продолжала свои расспросы Смилина.
– Ну… – Дунава откусила от пирожка, прожевала. – Я б стала мастерицей. Хорошей. Нет, очень хорошей. Стала б много работать. Построила бы себе дом.
– И, конечно, привела бы в него ладушку? – улыбнулась Смилина.
Дунава отвела взор, вцепившись зубами в пирожок. Разговоры о девушках смущали её. По-видимому, она начинала думать о той жестокой попрыгунье, которой до неё не было никакого дела, и впадала в печаль.
– Признайся, твоему сердцу уже кто-то мил? – шутливо подначивала оружейница. Юность, первые чувства… Как давно всё это было у неё самой! Далёкое и светлое воспоминание. – Уже есть зазнобушка?
Дунава сердито сдвинула брови и отрицательно мотнула головой. Ей было восемнадцать, и все её достижения лежали впереди. Мастерство, любовь, семья. Глаза Смилины улыбались под седеющими бровями. Она внимательно посмотрела на молодую собеседницу, про себя хмыкнула. Нет, в самом деле, кошечка была хороша собой просто зверски. Желторотая ещё, но чуть подрастёт, заматереет, и девицы при виде её пищать станут от восторга. Сейчас у неё что? Дурошлёпство да мечты. Но если она станет делать себя, строить, высекать, словно изваяние – может, и получится что-то толковое.
– Ладно, доедай, а я пойду. – Оружейница поднялась, отряхнула крошки с колен. – Работать надобно.
Читать дальше