Unknown - daefac02bad94205b0a922a04d997460

– Как будто легче стало, – проговорила она. – Свежее, что ли… Какие там слова надо говорить Огуни?

– Примерно такие: «Земная мать Огунь, мы пришли к тебе с почтением и благодарностью. Впусти нас без гнева в свои владения и дай частицу твоих несметных богатств, а потом выпусти нас невредимыми во славу твоего светлого имени», – сказала Смилина. И спросила с улыбкой: – Запомнишь?

– Не уверена. В голове шумит маленько. – Вяченега устало сомкнула веки. – Вон, Драгуня запомнит, ежели что.

Смилина взглянула на сестру, та кивнула.

– Даже ежели забудете, ничего страшного, – успокоила оружейница. – Можете передать суть своими словами, лишь бы они шли от чистого сердца.

Вяченега медленно поднялась из-за стола, опираясь на его край. Смилина хотела подать ей руку, но та нахмурилась:

– Цыц. Сама.

– Ну, сама так сама, – усмехнулась Смилина. И добавила ласково и торжественно: – Поздравляю тебя, матушка. Теперь ты под покровительством и защитой Огуни. Было бы хорошо, ежели бы все рудокопы, которые трудятся вместе с тобой, последовали твоему примеру. А там со временем и несчастных случаев не станет.

– Попробую их убедить, – кивнула Вяченега. – Ну, благодарю тебя, доченька. Пойду посмотрю, как там Росянка. Вчера насилу успокоила её…

Преувеличенно осторожно шагая и придерживаясь за стены и косяки, она вышла, а на её место села Драгоила.

– Меня – тоже, сестрица, – попросила она. – Ежели уж быть в лоне Огуни, так всем вместе.

– Это верно, – кивнула Смилина.

Она принялась делать сестре ту же причёску, а Свобода сидела у стола с измученно закрытыми глазами, подперев рукой щёку. Оружейница шепнула ей:

– Солнышко моё, иди-ка ты домой и ложись уже.

Супруга уронила голову, проснулась, заморгала и дремотно улыбнулась Смилине. «Так солнышко пробивается лучами сквозь густые тучи», – подумалось той. А тем временем на кухню вернулась Вяченега, прижимая к себе всхлипывающую Росянку.

– Ну, ну, родная, – приговаривала она, покачивая внучку и поглаживая её по лопаткам. – Не узнала меня, что ли? Вон, смотри: сейчас у тётушки Драгоилы будет такая же причёска.

Девочка прятала заплаканное личико у неё в плече. Вяченега с усмешкой рассказала:

– Хоть плачь, хоть смейся… Подхожу к ней, а она как рванёт от меня! А сама забыла, в какую сторону дверь открывается: надо от себя толкать, а она на себя дёргает, хех!.. Ну и всё, попалась пташка. – Вяченега чмокнула внучку в волосы.

Заметив сникшую от усталости Свободу, она добавила:

– Голубушка, иди, приляг. Совсем же уморилась.

Та поднялась из-за стола, с хрустом потянулась.

– Что-то и вправду не могу уж я, – пробормотала она. – Вздремну чуть-чуть.

Поцеловав Вяченегу и Смилину, она ушла. Оружейница, обняв сразу и родительницу, и сестру, положила ладони на их головы. Теперь их объединяло нечто большее, чем кровная связь – пламенные узы повелительницы земных недр.

– Нам надо чаще видеться, мои родимые, – сказала Смилина. – И ценить то, что имеем. Ценить сейчас, а не когда уже потеряли.

Погожий, солнечный денёк желтобоким яблоком катился к вечеру. За поминальным обедом все поели плотно и к ужину голод не успели нагулять; Дворята выставила на стол только яблочно-грушевый взвар, кутью и пиво.

– Помянем Милату ещё разок, – пригласила она.

– Она того заслуживает, – кивнула Смилина, присаживаясь.

Вяченега, немного освежившаяся дремотой, чувствовала себя бодрее. Вышла к столу и Свобода, позёвывая и прикрывая рот пальцами. Отдохнувшей она не выглядела, и её бледность встревожила оружейницу.

– Как ты, моя ягодка? – спросила она озабоченно.

– Ничего, лада, – улыбнулась в ответ супруга. – Не тревожься. Ночью доберу отдых.

– А где Таволга? – Вяченега обвела взглядом собравшихся за столом.

– Я схожу за нею, матушка, – сказала Смилина.

Она нашла вдову сестры в сараюшке, среди старой домашней утвари и вязанок соломы. Она стояла к Смилине спиной, и её плечи вздрагивали, а взор был устремлён к перекладине под потолком.

– Сестрица, там все за столом… собрались… – Голос у Смилины как топором отрубило, дыхание сбилось в груди: из трясущихся рук Таволги выпала верёвка с петлёй. – Сестрица! Ты что ж это удумала, а?!

Вихрь негодования, надсадной боли и горечи так поднялся в оружейнице, так захлестнул её, что она могла только крепко встряхивать женщину за плечи. Та жалобно жмурилась, закрывая лицо руками.

– Что ж это ты… а? – яростно ловя ртом разлетающиеся вёрткими стрижами слова, выдыхала оружейница. – Ты что?! А детки сиротами останутся?! Одну родительницу потеряли, так надо и вторую у них отнять? Это как, по-твоему, а?! Ладно ещё, Чемеря – она уж подросла, скоро работать начнёт, но Росянка-то… Она ж – маленькая! Ей матушка нужна!