Unknown - daefac02bad94205b0a922a04d997460

Во мраке опочивальни кто-то сидел рядом с нею. Кто-то в белых одеждах склонился над Свободой, и лба коснулось лёгкое дуновение – призрак поцелуя. Душа заплакала, запела всеми струнами, заметалась, рванулась из мягкого, безвольного тела, которое не могло двинуть даже пальцем. Свобода хотела позвать: «Матушка!» – но губы были словно из глины вылеплены. С них слетел только еле слышный стон.

«Свобода, дитя моё, свет моего сердца, – защекотал её голос-шелест, голос-дыхание. – Я слышу всё, что твоя душа шепчет мне. Ловлю каждое её словечко и покрываю его поцелуями. Я – страж твоего сна. Пока я рядом, страхи не проникнут в него».

Сквозь пудовые, неживые веки Свобода видела седые косы и белую накидку с драгоценным очельем… И улыбку, навечно застывшую на губах. Прохладная, точно сотканная из воздуха рука вытирала со щёк княжны слёзы.

«Не плачь обо мне… Твои слёзы – моя боль. Твоё счастье – моё счастье. А твоя жизнь – моё самое главное сокровище».

Свобода послала матушке шелест облетающих дней-листьев и горькую пыль дорог, по которым она скиталась в поисках. Она искала среди живых ту, чьё тело уже принял холодный склеп.

«Пока твоё сердце думало, что моё продолжает биться где-то далеко, я была жива в нём. – Прозрачные ладони ласкали княжну дуновением ветерка, косы рассыпались по постели серебряными струями лунного света, окутывая Свободу и укачивая. – В твоём сердце я прожила дольше. Я и сейчас жива. Твоя любовь – моё дыхание, моя пища и питьё. Спи, моё дитя, жизнь моя. Я берегу твой покой. Ежели солнце улыбнётся тебе завтра, вспомни обо мне, но не со слезами».

Когда княжна встала навстречу новому дню, сквозь осенние тучи в самом деле пробивались лучи солнца. Они проделали в облачном покрове оконце и ласкали землю, играли в пёстрой листве, и на коже чувствовалось их прощальное тепло. Свобода, как могла, удерживала в себе слёзы и улыбалась: она знала, что матушка рядом – всё видит и чувствует.

Ах, как жаль, что нельзя было сегодня встретиться со Смилиной!.. Та работала. Не могла же Свобода заявиться к ней в кузню, в самом деле! Хотя… А если нагрянуть не в кузню, а домой? На губах княжны заиграла озорная улыбка. Точно! Она встретит любимую после трудового дня, как примерная супруга: подаст ей умыться, усадит за стол… А снедь к столу можно было и на княжеской кухне раздобыть.

Всю первую половину дня Свобода провозилась с лошадьми, потом умылась, переоделась и отправилась «выгуливать» Бурушку. Её коню требовались ежедневные пробежки, иначе он, застоявшись в стойле хотя бы день, начинал плохо себя вести: брыкался, не давал себя оседлать, убегал от конюха. Помышляя о предстоящем вечере, Свобода пребывала в самом светлом расположении духа. Мысли о матушке время от времени налетали грустным облачком, и предательская слезинка наворачивалась на глаза, но, памятуя о матушкиной просьбе, девушка тут же её смахивала и улыбалась.

Прихватив с собой пирог с осетриной, Свобода собралась было перенестись в Белые горы, но вдруг вспомнила: она ведь ещё ни разу не была в доме Смилины, а кольцо могло доставить её только в знакомое место или к знакомому человеку. Как же быть? Вечер оказался под угрозой срыва… И тут княжну осенило: деревянная кошка! Её подарочек должен был сейчас стоять у Смилины дома, а значит, один знакомый предмет всё-таки давал лазейку для кольца. Свобода закрыла глаза и как можно яснее представила себе фигурку. Прохладное пространство прохода обняло её.

Она очутилась в просторном каменном доме, построенном в два яруса. В верхней части располагалась большая горница с могучим дубовым столом и лавками, на которых могли устроиться дюжины три гостей. Лавочки были украшены тонким деревянным кружевом резьбы, а на стенах и сводах потолка пестрел растительный узор, выложенный из плоских цветных камушков. На стенах узор представлял собой сдержанную клеточку-решётку, а вот потолок был расцвечен щедро: и алыми маками, и пупавками с белыми лепестками и жёлтыми серединками, и синими колокольчиками, и пшеницей золотой…

Поставив пирог на стол, Свобода с любопытством осмотрелась. С горницей соседствовала опочивальня и две комнаты для гостей; в стены были встроены кряжистые печи-великанши – широкие и высокие, чисто побеленные. Печка в опочивальне имела просторную лежанку – как раз по росту Смилины. Свобода забралась на лесенку и откинула занавеску. Перина, без единой морщинки расстеленное лоскутное одеяло, взбитая пудовая подушка. Здесь, наверно, женщина-кошка и спала. Впрочем, тут легко нашлось бы место и для двоих.