Unknown: daefac02bad94205b0a922a04d997460

От Изяславы состояние Горлинки скрыть не удалось, да и невозможно это было. На правах названной сестры Смилины и самой преданной поклонницы Северной Звезды она часто посещала Кузнечное – как тут спрячешься? Смилина рассказала ей всё и отвела в светёлку, где Горлинка сидела недвижимо, уронив руки на колени и глядя в одну точку. Изяслава, не сводя с певицы омрачённого печалью взора, присела перед нею, накрыла её руки своими.

– Горлинка, – позвала она ласково и грустно.

Ответа не последовало – только взор, в котором раскинулась вся безбрежность северной зимы.

– Верховная Дева сказала, что она, возможно, слышит и чувствует, только не может ответить, – вздохнула Смилина. – Её душа далеко – в том мире, который люб ей больше нашего.

Они долго стояли под яблоней, и Изяслава молчала, стискивая челюсти. Её взор туманился влагой.

– Может, всё-таки неправильно всё это было, – размышляла вслух оружейница, поднимая глаза и щурясь от иголочек солнечного света, пробивавшегося сквозь крону самого дорогого ей в саду дерева. – И не надо было мне после Свободы опять брать супругу…

Брови княгини дрогнули, сдвинулись. Солнечные зайчики зажигали её ресницы медовым золотом.

– Опять ты за своё, сестрица… Это было самое правильное, что только может случиться на свете. Просто Горлинка… она и впрямь нездешняя. Это хрупкое чудо, которое нужно оберегать. Твои руки – единственные, которым это под силу. Горячие и добрые. Можно мне на неё ещё раз взглянуть?

– Государыня, тебе не нужно спрашивать разрешения. – Оружейница открыла дверь и пропустила княгиню вперёд.

Снова Изяслава присела около Горлинки, заглядывая ей в глаза теперь уже с улыбкой. Медленно, прочувствованно запечатлев поцелуй на одной её руке, а после на второй, повелительница Белых гор коснулась губами лба певицы.

– Я верю, что ты слышишь и чувствуешь, – шепнула она.

– Матушка всегда возвращается из своего мира! Её дом – здесь, с нами.

Это подбежала Вешенка. Прильнув к коленям Горлинки, она принялась быстро гладить ладошками руки матери, а Изяслава просияла ласковой улыбкой и подхватила девочку на руки.

– Это что у нас за прелесть прелестная, а? – приговаривала она, чмокая малышку в щёчки. – Скучаешь по матушке?

– Да, – сказала Вешенка, потупив большие, не по-детски серьёзные глаза.

Она отворачивалась от поцелуев, и губы Изяславы попадали ей в ушки и шею.

– Ну, прямо как моя козочка в юности! – мурлыкала-смеялась княгиня. – Вылитая Надежда! Такая же ломака. Не бойся, в губы целовать не буду. Ты своей суженой должна достаться нецелованной.

Когда они прощались в саду, Смилине вдруг вспомнился обычай «второго отца», принятый в Воронецкой земле.

– Это хороший обычай, – сказала Изяслава, выслушав её просьбу. – Твои дети – мои дети, я тебе в этом клянусь. Но я думаю, ты и сама успеешь вырастить Вешенку.

Они обменялись пожатием-поцелуем, обнялись. Изяслава добавила, крепко сжав плечи оружейницы:

– Прошу тебя только об одном: как только Горлинке станет лучше, дай мне знать. Я дорожу ею не меньше, чем ты… Я хочу снова взглянуть в её прекрасные глаза, полные нежности и жизни.

– Хорошо, государыня, – кивнула Смилина. – Я оповещу тебя, как только она придёт в себя.

«Всё, что ты можешь сделать для неё – это дарить ей любовь», – сказала матушка Правдота. Даже когда казалось, что Горлинка ничего не слышит и не воспринимает, Смилина всё равно ласково разговаривала с женой, кормила её и мыла, бережно нося на руках, как дитя. Хотя в кузне работы никогда не становилось меньше, она старалась освободиться пораньше, чтобы побыть с семьёй. И её сердце разрывалось тысячей счастливых искорок, когда на подходе к дому она слышала льющийся из окна голос Северной Звезды: это означало, что Горлинка вернулась из своего «путешествия».

А когда Горлинка «уходила», они с Вешенкой сидели вечерами в саду под яблоней вдвоём. Им оставалось только ждать.

*

Двенадцать пластин были готовы. Смилина запечатала их в защитные кожухи на следующие тридцать лет. Помогавшая ей Гремислава утёрла пот со лба, а её глаза цвета мышиного горошка застилала пелена печали.

– А может, сама ещё поработаешь, мастерица Смилина?

– Нет, Гремиславушка, вышел мой срок. Ты не кручинься, слёз не лей, лучше дело слушай…

Смилина рассказывала, что дальше делать с пластинами, сколько лет давать волшбе вызревать, а Гремислава слушала и кивала. Ей не нужно было объяснять дважды, она дело знала, всё понимая с полуслова. Не зря же Смилина считала её своей лучшей ученицей.