Unknown - daefac02bad94205b0a922a04d997460

Вместе с яблоневыми лепестками тихо облетали лепестки её души. Но она просила сосны, шелестевшие в её снах: «Погодите, сестрицы, дайте мне ещё немного времени. Я хочу посмотреть на счастье моей дочки. И хотя бы ещё чуть-чуть поработать над Мечом».

А из дома слышалась песня:

Ива-ивушка моя,

Поклонись ты за меня

Матушке-водице,

Что течёт-струится…

Сильный, чистый, как горный водопад, голос летел над садом на широких крыльях, и на губах Смилины проступила грустная улыбка. А по дорожке к ней шли двое влюблённых: счастливая, сияющая Вешенка и спокойная, уверенная Дунава. У обеих красовались на головах венки из горных цветов, а молодая каменщица обнимала невесту за плечи. Остановившись перед оружейницей, они поклонились ей в ноги.

– Благослови нас, матушка Смилина, – попросила дочка.

Рука в мерцающей «перчатке» легла на её шелковистую чёрную головку, потом переместилась на гладкий череп Дунавы.

– Будьте счастливы, детушки мои.

Тёплые губки Вешенки защекотали одну руку Смилины, а вторую почтительно облобызала Дунава. А песня лилась из открытого окна, и Вешенка встрепенулась:

– Матушке Горлинке лучше?

Смилина кивнула.

– Сама слышишь… Коли пташка зачирикала – значит, полегчало. Иди, познакомь её со своей избранницей. Пусть тоже благословит вас.

Вешенка проворно вскочила, взяла Дунаву за руку и повлекла в дом:

– Пошли, ладушка… Моя вторая матушка – лучшая певица Белогорской земли!

Лепестки падали, устилая землю у ног Смилины, ложились в раскрытые ладони, а вечерняя заря сочувственно заглядывала в покрытое серой бледностью лицо оружейницы. Шелест Тихой Рощи дышал ей в сердце, но оно ещё отсчитывало удары – медленно, устало, как поднимающийся в гору измученный путник.

«Ещё немного, сестрицы. Ещё чуть-чуть подожди меня, моя сосенка. Я приду, но не сейчас».

Завтра – на работу.

Часть 5. Яблоня любви. Названные сёстры

Коса Смилины очень долго оставалась чёрной, ни одного серебряного волоска не блестело в ней, даже когда на встрече в День поминовения к ней подвели правнучек. Разрослось семейство, как могучее дерево, шелестя раскидистыми ветвями… У Владуши – четверо дочерей и пять внучек, а Доброта обошла старшую сестру: шестерых дочек они с супругой родили, а те им принесли восемь внучек. Ярутка с супругой дали жизнь трём дочкам, и у каждой из них уже было по собственному дитятку. Земята, служа в войске, всё ещё оставалась холостой: служба стала для неё и женой, и семьёй. Пять, восемь да три – шестнадцать правнучек обступили прабабушку Смилину галдящей кучкой – кто постарше, кто помладше. Самые маленькие просились к ней на руки, пищали и прыгали, а она смеялась, окружённая малышнёй. Раскинув свои огромные, длинные руки, она сгребла эту ораву в объятия; старшенькие льнули к её плечам, трогали косу и разглядывали шрам на голове. Маленькие девочки-кошки мурчали, ластясь.

– Ах вы, мои котятки, – мурлыкнула оружейница, целуя пушистые детские головки, все как одна чёрненькие. Почти у всех детишек были её собственные незабудковые глаза, лишь у двоих – зелёные, а у одной малышки – янтарно-карие.

Семнадцатая правнучка тоже присутствовала на семейном торжестве, но пока пряталась в материнской утробе. А ещё была сестра Драгоила со своим семейством, тоже не маленьким… Но все поколения вместил дом Смилины – просторный, хорошо сохраняющий тепло зимой и дарящий прохладу летом. А Смородинка, их со Свободой долгожданная дочка-последышек, явилась на семейное собрание с округлившимся животиком, опираясь на руку супруги – княжеской Старшей Сестры; высоко залетел их последний птенчик, расправивший крылышки, породнив оружейницу с одной из самых знатных и сильных княжеских дружинниц. Овдовевшая Вышеслава, тоскуя, искала себе в утешение новую супругу, и выбор её пал на милую молодую Смородинку, которая сразу пленила её сердце своей красой и кротостью. Свобода на этом обеде в честь Дня предков была радушной хозяйкой, любящей матерью всего огромного семейства. Всех одаривали тёплым светом её степные глаза – в последний раз.

Чёрная коса Смилины стала серебряной за одну-единственную ночь – прекрасную, весеннюю, полную яблоневого цветения, но холодную. В дни, когда всё распускалось буйным цветом, нередко случались заморозки. Так было и в этот раз. Вернувшись со своих дневных дел и положив в мастерской чертёжные и измерительные орудия, Свобода нежно коснулась щеки оружейницы и молвила с задумчивой, глубокой вечностью в очах: