Михаил Смиртюков - Государство — это он

положено. Кроме продовольствия нужно было обеспечивать обороняющие город войска

боеприпасами. А когда с завозом было особенно трудно, страдал в первую голову город.

Если можно было хоть как-то поджаться у военных, все, что удавалось сэкономить, отдавали

горожанам.

Я читал, что в начале войны огромное количество зерна, вывезенного из Прибалтики, не

оставили в Ленинграде и провезли мимо потому, что его руководитель Жданов не верил, что

враг дойдет до колыбели революции.

Жданов страдал самонадеянностью. Он решил, что удержимся, везите, мол, туда, где больше

нужно. Конечно, он был не стратег. Даже несчастный Ворошилов, и тот понимал, что это

ошибка. Жданов был уполномоченным по Ленинграду от Политбюро. Казалось бы, он

должен был основательно готовиться к обороне, готовить людей, политработников. А у него

ничего не получалось. Наверное, потому, что он не пользовался авторитетом. Хотя речь

произнести был мастер.

Говорят, что он сам в блокадном городе бесперебойно получал кремлевский паек.

Нужно ли теперь говорить об этом? Я ничего такого не видел. Снабжением членов

Политбюро занималось управление охраны, чекисты. Наше дело – город и фронт. Мы делали

что могли. Под конец блокады в городе был постоянный трехмесячный запас

продовольствия. За это нас и наградили. В марте 1943 года мне дали первый и самый дорогой

для меня орден Ленина.

"Чтобы не стыдно было такое звание носить"

Вы сказали, что Павлов менял вас в Ленинграде, когда вам обязательно было нужно быть в

Совнаркоме по секретным делам. А что это были за дела?

Я каждый месяц составлял заявку на продовольствие для всей армии. Участвовало в этом

деле только пять человек. И только мы знали численность армии, ее потери за месяц убитыми

и ранеными, количество войск по фронтам. Для того чтобы подготовить такой документ, ко

мне приходил из Генерального штаба начальник управления генерал-лейтенант Четвериков, мы с ним составляли проект решения, докладную записку на имя Сталина и приложение. В

напечатанный текст от руки вписывали цифры по каждому фронту, сколько каких пайков.

Когда все было готово, я докладывал это Микояну, он приглашал Хрулева, и они вместе

подписывали. Подписанный документ я относил к помощнику Сталина Поскребышеву.

Много документов, как говорят, лежало у Сталина на столе неделями, даже месяцами, но этот

документ он подписывал сразу. Причем были случаи, когда он дважды его подписывал: в

конце подписывал как председатель комитета обороны, а на первой утверждал уже как

первое лицо.

Вам приходилось постоянно контактировать с высокими военными чинами. А вы оставались

гражданским человеком?

Нет, нам всем, кто работал по снабжению армии, присвоили звания. Мне дали полковника. С

этими званиями произошел такой случай. У Микояна был помощник Барабанов, который

сидел в его приемной. Хороший, честный парень, но звезд с неба не хватал. Он пришел к

Микояну и говорит: "Анастас Иваныч, мне присвоили звание подполковника". Тот отвечает:

"Ну-у! Тогда надо тебе академию закончить. Изучить все это дело, чтобы не стыдно было

такое звание носить". Сказано – сделано. Он вышел, на кнопку нажал – стенографистку

вызывает: "Иванова, вот тебе список книг по Калининской академии тыла, забирай, попроси, чтоб эти книги прислали, и выпиши из них самое главное. Дашь мне потом – я почитаю".

Я ведь тоже военным был тем еще. В день Победы 9 мая 1945 года ровно в пять часов утра

мы с Микояном, Хрулевым и другими выехали из Спасской башни на аэродром. Сталин

приказал лететь в Берлин, налаживать питание немецкого населения. Провели совещание

военного совета, на котором решали вопрос, сколько можно взять у фронта продовольствия, чтобы дать по карточкам жителям Берлина. Весь день провели в том, как распределить

карточки, кому что давать, какие продукты можно давать, какие не давать, а маршал Жуков

на меня время от времени свирепо поглядывает. Батюшки! У меня одно крыло погона с плеча

свалилось. Я тихо поправил, а он промолчал.

Потом мы тем же составом с Хрулевым выехали в Дрезден. Опять распределяли

продовольствие. А вечером сели ужинать. Хрулев мне говорит: "Давай, Михаил Сергеевич, разливай водку". Причем интересное дело, что на столе стояли бокалы, рюмки маленькие и

почему-то граненые стаканы. Ну я налил по полстакана четырем человекам, а Фроловой, моему референту, сухого вина. Микоян пришел, сел такой довольный, но сразу поглядел на