Михаил Смиртюков - Государство — это он

Анастас Иванович! Его надо немедленно рассредоточить, потому что, если бомба попадет,

пропадут эти все валенки! Там миллионы валенок!" Хрулев иронически смотрел на меня, а

когда я закончил, он говорит: "Анастас Иванович, там же всего восемьсот тысяч пар".

Микоян рассмеялся и сказал, что восемьсот тысяч тоже много.

"Был бы убит вождем мирового пролетариата"

Но вашим основным местом работы оставался Кремль?

Мы сразу с Хрулевым сговорились о том, как будем работать. Обычно он приезжал к нам в

Кремль в первой половине дня, мы собирались у Микояна и обсуждали текущие вопросы.

Решали, по каким из них нужно готовить постановления правительства, а какие Наркомат

обороны должен решать сам. Потом документы готовили мои сотрудники. У меня был

аппарат около ста человек – примерно семьдесят референтов и десятка три машинисток и

стенографисток. А во второй половине дня я, как правило, находился в кабинете Хрулева, в

Наркомате обороны. Он звонил и разговаривал с фронтами, слушал доклады своих

подчиненных, и обычно, если там возникали какие-то вопросы, мы вместе с ним составляли

проекты решений. Это ускоряло работу, потому что, когда я возвращался в Совнарком

поздно вечером, оставалось только отпечатать документ. А Микоян, которому было дано

право подписывать решения правительства по оперативным вопросам, ставил подпись, как

только приезжал на следующий день.

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"У Жданова ничего не получалось. Наверное, потому, что он не пользовался авторитетом.

Хотя речь произнести был мастер"

А тем же вечером он не мог?

Через какое-то время после начала войны все вошло в прежнее русло. Как будто

продолжалась нормальная жизнь, как до войны. Было такое впечатление. Вечером члены

Политбюро уезжали в Волынское, к Сталину обедать. Как и до войны, Микоян звонил оттуда

и давал поручения, какие решения нужно приготовить. По тем вопросам, которые они там

обсудили. Приезжали иностранные делегации. Много было всяких совещаний, которые

проводились в Кремле, у Молотова. О войне напоминали только бомбежки. По тревоге

бегали в метро. Руководители уезжали вслед за Сталиным на "Кировскую". А кремлевские

сотрудники спускались на станцию "Площадь революции", "Проспект Маркса". А потом и

прятаться перестали. У меня на стене за спиной висел портрет Ленина. Опять бомбежка. Ну я

никуда не пошел. Я призадумался, сидел склонившись над бумагами, и вдруг ахнуло, бомба

упала рядом с Никольской башней, и портрет рухнул. Если б я сидел прямо, близко к стене,

был бы убит вождем мирового пролетариата. Ровно через секунду звонит Косыгин: "Что у

вас там?" – "Ничего страшного нет, упала бомба возле Никольской башни". – "А говоришь –

ничего страшного! Меня вызывает Сталин, а вы спускайтесь вниз!" У меня из-за

бомбардировок случилась и другая неприятность.

Какая?

Как-то сидели в Кремле, вдруг, как ахнет! Оказывается, упала бомба. У дома правительства, на Болоте, который теперь называют Домом на набережной. Напротив него три зенитные

пушки. Их немцы и бомбили. Я побежал, спрашиваю у дежурного: "Где упало?" Вроде дом

правительства горит. Черт возьми, думаю, там у нас народу много было. В Москве тепла не

было, но его отапливали. И некоторые наши сотрудники там ночевали. Я приехал туда.

Смотрю, туда-сюда там бродит Юдин, академик-философ. Я его немного знал. Говорит, что в

дом ничего не попало, делать тут нечего – пойдем ко мне, по рюмке хватим. Пришли к нему, по рюмке выпили, по другой, по третьей. Под утро только я выбрался. А меня, оказывается, вовсю ищут. Утром пришлось прийти и объясняться. Но я честно сказал тогда Микояну, что

был у Юдина и что мы пили коньяк. Он отнесся к этому спокойно, раз я честно в этом

признался.

Известно, что, когда немцы подошли к Москве, правительство эвакуировали. Вы тоже

уезжали?

Я, как и многие другие, оставался в Москве. По приказу Микояна мы с Алексеем

Николаевичем Косыгиным только на два дня вылетали в Куйбышев. Когда-то один писатель

написал неправду, будто в сорок первом году Косыгин бегал в Кремле от телефона к

телефону, чтобы показать, что в Москве кто-то есть и работает. Такого не было. В