Жан Рэй - Продается дом

Однажды утром, зайдя в свой кабинет, кажется, бывший также рабо­чим кабинетом судьи Ларривьера, я был удивлен царившей в нем невыно­симой жарой.

Обогревавшая кабинет большая печка ни разу не топилась со дня нашего переезда, потому что все время стояла достаточно теплая погода. Я посмотрел на термометр: он показывал 38 градусов. В то же время на висевшем за окном термометре было всего 18 градусов. Я расспросил жену и прислугу; все удивлялись и ничего не могли объяснить.

Несколько дней ничего нового не происходило, когда, наконец, стран­ный феномен повторился, причем в более выраженной форме. Войдя утром в кабинет, я отшатнулся, когда на меня из открытой двери дохнуло страш­ным жаром: там было 45 градусов!

Мы не знали, что и предположить, — у нас не было ни одного логич­ного объяснения происходящему. На всякий случай я поменял местами внутренний и наружный термометры, потому что на последнем была более длинная шкала.

До очередного загадочного происшествия прошло не больше недели. На этот раз термометр показал 70 градусов!

Я обратил внимание, что в вазе, куда жена ежедневно ставила новые цветы, полностью высохла вода, а цветы тоже высохли и стали ломкими. Совершенно пересохла и чернильница на письменном столе, а листы пис­чей бумаги свернулись в трубочку. Служанка, вошедшая вместе со мной в комнату, внезапно в ужасе закричала:

— Хозяин, посмотрите на ковер!

Думаю, что даже Робинзон на необитаемом острове не был потрясен больше меня, увидев на песке след босой ноги; ковер в двух местах был насквозь прожжен отпечатками невероятно худой ступни — можно поду­мать, что это была ступня скелета.

Я склонился над отпечатком; от него исходил отвратительный запах паленого.

Я предложил подежурить в кабинете несколько ночей, но жена катего­рически отвергла эту идею и сказала, что хочет как можно быстрее пере­ехать отсюда. Но старина Блом, бывший моряк и человек весьма реши­тельный, попросил поручить наблюдение ему. Я охотно согласился с его предложением.

Он стал проводить ночи возле дверей моего кабинета, отсыпаясь днем. Начался октябрь, но странное явление не повторялось.

Я решил избавить моего бравого работника от утомительных дежурств, но он ничего не хотел слышать. В итоге его упорство было вознаграждено, если здесь можно говорить о вознаграждении.

Однажды ночью раздался стук в дверь моей комнаты; разбудил меня Блом.

— Идемте быстрее, господин Лантельм, — прошептал он. — Я почув­ствовал, как нагрелась дверь в кабинет. Кроме того, из-под двери просачи­вается слабый свет.

Он был прав: из-под двери пробивался голубоватый свет, похожий на лунный, и замочная скважина казалась бледным глазом, смотревшим с тем­ной панели. Я толкнул дверь, и обе створки с грохотом распахнулись.

Нас заставил отшатнуться жар доменной печи; между камином и сто­лом мы увидели высокое фиолетовое пламя, неподвижное и выглядевшее едва ли не твердым.

Оно исчезло через несколько секунд, но этих секунд нам хватило, чтобы разглядеть находившийся внутри пламени ужас.

Огонь прозрачной оболочкой окружал кошмарную человеческую фигуру, тощую, словно мумия, повернувшую к нам свирепое лицо.

Призрак сразу же исчез, но я успел узнать его, несмотря на жутко иска­женное лицо: это был судья Ларривьер.

Больше этот ужас не возобновлялся.

Мир вернулся под нашу крышу; тем не менее, моя жена, как и супруга Блома, отказались оставаться в заколдованном доме. После долгих уго­воров жена согласилась провести несколько недель у своей матушки в Дижоне, а служанка уехала в Лилль, пообещав вернуться, когда призраки исчезнут полностью и навсегда.

Старина Блом остался со мной, поклявшись покончить с теми, кого он называл дьяволами.

Приближался ноябрь. После ласковых теплых дней неожиданно насту­пили суровые холода; не успели опасть с деревьев последние листья, как в воздухе уже закружились первые снежинки.

Меня угнетала пустота в просторном рабочем кабинете; к тому же, печка плохо горела из-за слабой тяги в трубе; я постоянно мерз в комнате, где недавно на меня дохнула жаром пустыня Сахара. Поэтому предпочи­тал оставаться на кухне, где пылал веселый яркий огонь, а рядом находился старина Блом, молчаливый, но надежный компаньон.

Хорошо помню, что я читал тогда «Эмиля» Жан-Жака. Блом дымил трубкой, сидя у огня и глядя вдаль с таким видом, словно находился на борту судна.

Внезапно я оторвал взгляд от книжной страницы и встретился глазами с Бломом.