Геннадий Авласенко: Унесенные временем

Раньше этого шрама не было.

— Где мы? — спросила Санька, обращаясь, естественно, к Фидлеру.

— Хороший вопрос, — в привычной своей манере отозвался тот. — Жаль только, что ответа на него, увы, не существует. Мы теперь как бы вне времени и пространства.

— Вне времени и пространства. — машинально повторила Санька, но тут новая тревожная мысль неожиданно пришла ей в голову. — А как же мы тут без воздуха? Чем мы дышим сейчас? Или тут есть кислород? И долго мы так висеть будем?

— Знаешь, Александра. — произнес задумчиво Фидлер, — это вовсе не те вопросы, которые тебя должны в данный момент волновать. И еще.

Он замолчал, словно раздумывая о чем-то своем.

— Я ведь мог и не приводить тебя в чувство сейчас, — сказал он после недолгого молчания. — Очнулась бы у себя дома, и дело с концом. Но поче­му-то захотелось еще немного поболтать с тобой напоследок. Не бойся, при­ставать к тебе, как некоторые другие, я не собираюсь!

— А я и не боюсь! — немного запоздало встревожилась Санька и, пере­ведя взгляд на неподвижное тело Феофана (она так и не смогла заставить себя называть его иначе), спросила: — А с ним что будет?

— С твоим отцом? — Фидлер вновь задумался на мгновение. — Да ниче­го особенного! Даже не накажут. Совершат омоложение, память восстановят в полном объеме. и вновь в строй! Хорошие комендоры нужны, а он был одним из лучших!

— Вы ему расскажете обо мне? — Санька посмотрела на Фидлера почти умоляюще. — О том, что я его дочь?

— Зачем? — Фидлер пожал плечами. — Чтобы он вновь попытался в про­шлое улизнуть, дабы с семьей воссоединиться? И потом. неужто ты дума­ешь, что мы именно эту часть его памяти будем восстанавливать? Не было у него никакой семьи, никогда не было! Ни тебя, ни матери твоей. и даже этих лет монашеских! Все это начисто у него из головы вычистят.

— Папа!

Санька попыталась приблизиться к неподвижному телу Феофана, но ничего у нее не получилось. Она даже с места сдвинуться не смогла.

— Папочка!

Вытянув руку, Санька кончиками пальцев почти коснулась мертвенно бледной щеки Феофана.

— Папочка, если ты меня слышишь сейчас, знай, что мама все эти годы только о тебе и думала! И все время ждала. и сейчас еще ждет! И очень тебя любит! А может.

Повернув голову к Фидлеру, Санька посмотрела на него умоляюще.

— Нет, Александра! — опередив ее так и не заданный вопрос, проговорил Фидлер. — Извини, что прочитал твои мысли.

— Но почему? — воскликнула с горячностью Санька. — Мы приспосо­бимся там, у вас! Мама — хороший медработник, я. — тут она замялась на мгновение, — я тоже пригожусь, вот увидите!

Она замолчала в ожидании, но Фидлер так ничего и не ответил. И тогда Санька добавила с еще большей горячностью:

— Просто я не смогу в нашем времени без Ивана! И на тетю Клаву как мне сейчас смотреть?

— Понимаешь, Александра, — проговорил Фидлер медленно, словно обдумывая каждое слово. — Несколько причин имеются для того, чтобы я отказал тебе. Но я лишь одну из них назову. А для начала скажи, как тебе тот мир показался, который ты только что покинула? Хотелось бы тебе в нем навсегда остаться?

— Нет! — Санька резко мотнула головой. — Никогда бы я там не смогла жить! Страшный мир! Жестокий и безжалостный!

— Жестокий и безжалостный. — повторил Фидлер задумчиво. — Что ж, возможно, ты и права, с жалостью и милосердием там явный дефицит. И все же, поверь мне на слово, Александра, год, что я провел там, показался мне годом райского блаженство! И это так и есть по сравнению с тем кошма­ром, в который я вынужден теперь возвращаться и в который ты так неосмо­трительно мечтаешь попасть.

— Кошмаром? — Санька смотрела на Фидлера с явным недоверием, и это еще мягко сказано. — Ваше будущее, оно. — проговорив это, Санька запнулась. — Оно что, пострашнее Смутного времени?

— Именно так! — кивнул головой Фидлер. — Но более подробно я тебе ничего объяснять не буду. Во-первых, не поймешь, во-вторых. ни к чему это сейчас! Тем более, что ты, очнувшись, ничего так и не вспомнишь. Ни нашего с тобой разговора, ни своего удивительного путешествия в прошлое.

— Как это? — голос Саньки задрожал и сорвался. — Почему это — ниче­го не вспомню?

— Почему? — Фидлер вдруг улыбнулся Саньке. В первый раз он так улыбнулся: искренне, дружелюбно и с каким-то даже непонятным сочувстви­ем. — Да потому, что нельзя иначе! Ты уж извини, но я.

— Нет! — что было силы, закричала Санька. — Я не хочу! Это нечестно!

Зеленая вспышка вновь ударила болезненно Саньку по глазам, и она снова провалилась в привычное уже черное безмолвие.