Василь Гигевич: Гуманоиды: Прямой контакт

— Ну и как, нажился? — за спиной слышу.

Вспоминаю анекдот про пожар, испепеливший и дом, и сарай — все дотла, и хозяина, который, на пепелище стоя, хвастался соседям: «Но ведь и мыши сгорели...»

И говорю:

— Зато свадьба была хорошая. Я на той свадьбе был. Два дня пел, плясал, ноги отбил... На всю жизнь запомню... Молодой на свадьбе деревянную скал­ку подарил. Показал, как пользоваться... Что с нее возьмешь, — неопытная еще, неумеха... А скалка подходящая. Ударишь один раз по глупому лбу — две недели синяк не проходит...

— Скалка хоть целой осталась?

В другой раз рассмеялись бы...

А теперь — нет... Глянул на брата. Насупился, как еж, приуныл. И так — метр с кепкой, а теперь, кажется, еще меньше стал. И так защемило в душе, так стало жалко такого худого, который без машины никуда не сможет выбраться, ни на речку, ни на озеро, так как сил не хватает таскать на себе рыбацкие снасти. Тут уж и я глаза спрятал и ушел.

Как вор, укравший чужое счастье.

Когда со своей красавицей прощался, сказал ей, наконец, что отбываю на задание, она расплакалась, оправдываться начала, вспомнила про эти сери­алы, говорила, что сейчас до конца дней смотреть не будет. Обняла меня, Базылёчком родным стала называть и шептать начала, что когда-то шептала... Если бы не эти ее слезы, то я, может, и гоголем подался бы на улицу, а так в груди начало покалывать. И как-то по-другому стал смотреть на бестолковую, в чем-то несчастную хлюндру житивскую, которая, как и многие женщины, одно только и видела: днем — работу на бездумном конвейере, а вечером — неубранную квартиру, белье, кухню с вечно немытыми тарелками. Изо дня в день одно и то же городское... И еще, как счастье единственное — сериалы. А я их, болван, надумал было запретить ей смотреть. И так стало жалко ее.

— Ничего, потерпи немного, вернусь, и мы в лес за ягодами сходим, а может, и за грибами, — примирительно и даже виновато сказал.

А что еще мог сказать?

Что расписку дал?..

Что при спецзадании вход есть, а выхода...

Из квартиры вышел, а в глазах все еще стояли седые прядки ее волос, набухшие вены на руках. И запах... Привычный молочный запах ее тела пере­бивал все...

2

Который год на околоземной орбите велся монтаж первого в истории человечества звездолета. Раз за разом стартовали с космодромов засекре­ченные номерные ракеты. Они по частям доставляли на околоземную орби­ту все то новейшее и сложнейшее, что могло разогнать звездолет до тех невероятных скоростей, при которых время на нем начинало замедляться: ионный двигатель, солнечный парус, компьютер самообучающийся, поса­дочный модуль...

Скептикам же, все еще сомневающимся в правдивости моих приключе­ний, могу и формулу привести — ее на спецкурсах мне показали. В формуле этой при большой скорости время на звездо­лете будет замедляться по сравнению с обычным време­нем, — в котором будет жить она, красавица моя ненаглядная.

Вы, скептики и неверующие, спросите ученых мужей, и они подтвердят вам, что я — не лгун, что все вышеприведенное называется парадоксом близ­нецов.

Сегодня могу сказать, чем была вызвана такая засекреченность первого в истории человечества полета к звездам, до сих пор недостижимым. Хотя, казалось, все должно быть наоборот: вот и настал тот миг, когда человек с земной колыбели вышел по-настоящему и впервые под солнечным парусом, разогнанный ионным двигателем, направляется к звездам — радуйся, радуй­ся, человек... Ан нет, сверхсекретность понадобилась.

В последнее время на Земле резко участились различные катаклизмы: землетрясения, цунами, тайфуны, невероятные многодневные ливни и тут же невиданные холода — все обрушилось на человечество. Стремительно таяли вековые ледники, снежные полярные шапки за десятилетия уменьшились на треть, Гольфстрим — океаническое течение — менял направление, а это означало большое оледенение всей Европы и Англии, не говоря о странах Скандинавии.

В земной атмосфере тоже черт знает что творилось. То в Африке, то в Мексике — всюду появлялись летающие тарелки. Пошли слухи, что военные летчики, которые пытались сбить эти тарелки, тут же начинали страдать от непонятных болезней, благо никакие ракеты те тарелки не могли достать, так как они, тарелки, мгновенно разгонялись и так же мгновенно останавлива­лись, были видимыми и невидимыми.

Людей днем и ночью беспокоили загадочные полтергейсты: предметы двигались сами, в пустых комнатах слышались голоса, открывались краны, и вода из них ручьем лилась, огонь ни с того ни с сего вспыхивал, и одежда горела на живых людях — страхи какие-то начались, а мужи ученые — как воды в рот понабирали, ничего не могли сказать.