Камиль Зиганшин - Скитники

– Что за дела! Спишь как в сортире! Сколько можно терпеть! – зло цедил сквозь зубы мичман Темный, худощавый, высокий моряк. Ему было около тридцати, но из-за грубых черт лица и звероватой походки он казался старше. В его манере говорить проступала резкость и строптивость характера.

– Господин мичман, как вам не стыдно! – одернул его Лосев.

– Под ноги смотреть надо, когда по горам ходишь, – вспылил мичман. – И довольно мораль читать. Из-за головотяпства одного страдают все.

Хорунжий, стыдясь своей невольной оплошности, весь сжался, покрылся красными пятнами. Не желая быть обузой для товарищей и терпеть унижения от мичмана, ночью он, скрежеща зубами от нестерпимой боли, раздирая в кровь руки, сумел выползти из землянки. Когда утром хватились, было поздно: раздетый, он промерз уже насквозь.

Его смерть послужила толчком для новой стычки. Надо сказать, что первое время ссорились вообще часто: у каждого был свой характер, свой взгляд на то, как действовать дальше. Одни нападали, особенно яростно мичман:

– Сколько будем отсиживаться? Чего ждем? Во время войны с Наполеоном партизаны вон какой урон врагу наносили. А мы что, оружие в руках держать разучились? Все одно тут подохнем! Так лучше пару-тройку красных с собой прихватить, чем гнить здесь.

Другие сомневались. Молоденький безусый юнкер, например, предлагал:

– Господа, надо попытаться узнать, что в мире творится. Может, амнистия объявлена? Чего прятаться?

– Может, и объявлена, да волк никогда собакой не станет. Тихо сидеть надо, – возразил ротмистр Пастухов.

– Трус вы, господин ротмистр, а не офицер! Тени своей боитесь! – презрительно сплюнул мичман Темный.

– Молокосос, и это ты меня в трусости обвиняешь? Что ты на своем флоте видел? Хоть раз в рукопашную ходил?! – рассвирепевший Пастухов, сжав кулаки, придвинулся к мичману.

Подполковник, видя, что назревает потасовка, решительно встал между ними:

– Господа, успокойтесь! Нам действительно нужно разведать, что вокруг творится. Но куда зимой? Перемерзнем в наших обносках. Да и следы нас выдадут. Весны дождаться надо. Как лес зазеленеет, отправим разведку. Вы, мичман, у нас самый резвый, вот и готовьтесь, – сказал Лосев и, как бы ставя точку, примирительно похлопал его по плечу.

Напряжение спало. Разговор перекинулся на хозяйственные темы. Авторитет Олега Федоровича Лосева был неоспорим. Непреклонная воля, светящаяся в его глазах, ломала встречные взгляды, удерживала людей от открытой конфронтации. Улыбался он редко. И весь был холодно-сдержан, скуп на слова.

*

Когда деревья выпустили листья, мичман напомнил Лосеву об обещанной разведке. Подполковник не рискнул отпустить его одного – отправил в паре с младшим урядником Шалым.

Вернулись лазутчики на удивление быстро – на пятый день, и не одни. Привели с собой бродячего торговца – улыбчивого якута Василия Сафронова с круглым, смуглым, словно прокопченным, лицом и едва видными в узких щелочках маслянистыми глазками, с просвечивающей клиновидной бороденкой. Он перебивался тем, что объезжал одиноко кочующие семьи тунгусов на навьюченных ходовым товаром лошадках и выменивал его на пушнину.

Разведчики встретились с ним случайно на таежной тропе. Слово за слово – разговорились. Сели вместе перекусить у костерка. Тертый якут сразу почуял в них союзников. Осторожно жалуясь на нынешнюю власть, убедился, что перед ним свои люди, и стал откровенней. Купец быстро сообразил, что дружба с отрезанными от мира белыми офицерами сулит хорошие барыши, и безбоязненно предложил им свою помощь, а взамен – пусть попробуют мыть золотишко, а зимой промышлять пушнину.

Обитатели гарнизона повеселели – связь с якутом решала многие проблемы. А сейчас они, пользуясь щедростью торговца, наслаждались забытым вкусом сахара и сухарей. От него узнали, что до ближайшего поселения, его родного улуса, пять дней пути, что других селений в округе нет, что красные выжимают из народа последние соки и лютуют: недавно расстреляли троих белопартизан Артемьева.

Стало очевидно, что в селения пока лучше не соваться, но зато в окрестностях гарнизона им опасаться некого и можно уходить на охоту подальше.

Неугомонный мичман уже на следующее утро отправился вниз по ключу и через пару часов вышел к речке. Увидев, что она буквально кишит рыбой, недолго думая сплел из ивы с пяток «морд» и расставил в узких протоках. С того дня рыба в гарнизоне не переводилась. Запеченные на углях тугие хариусы и ленки в собственном соку (каждого заворачивали в несколько листов лопуха или обмазывали глиной) разнообразили стол и были поистине царским деликатесом. А уж какой наваристой получалась уха!