Анатолий Байбородин - Не родит сокола сова (Сборник)

— Кого, кого? Я не понял,— разулыбавшись всем жарким лицом, так ласково переспросил Маркен, что Ванюшка на какое-то малое время даже пожалел о своем грозном посуле.— Ну-ка, ну-ка, упадь, повтори?..— и, не дождавшись ответа, подлетел коршуном, звонко прилепил в ухо да, по-мужицки далеко и неспешно отмахнув руку, прицелился в другое, но тут уж Ванюшка напролом, с ревом кинулся в гору. От брюк его в разные стороны полетели брызги, спекаясь шариками в теплой пыли.

Следом засеменил на своих толстых ножонках маленький Базырка, и над песком зависла неуютная, натужная тишина. Все уже давно просмеялись, пережили азарт стороннего наблюдения за дракой и теперь настойчиво гадали: как же к ней относиться? Хотелось скорее забыть всё, смыть пережитое волнение озерной водой и никак не относиться.

Забравшись в гору, Базырка неожиданно развернулся к ребятам и, упершись руками в колени, отставив пухленький зад, с которого свисали великоватые трусы — штанов ему летом и вовсе никаких не полагалось,—скорчил рожицу, потом высунул язык.

— Бяа-а-а-а… бя-а-а-а-!..— заблеял он.— Рыжий-пыжий, конопатый, убил баушку лопатой!.. Рыжий-пыжий, конопатый…

— Буря-ат — штаны горят, рубаха сохнет, бурят скоро сдохнет! — заорал в ответ Маркен.

— Русский-плюский, нос горбатый, убил баушку лопатой! — не остался в долгу Базырка.

— Ну, держись, тарелка! — крикнул Маркен, имея в виду круглое, как солнышко, щекастое Базыркино лицо, и, немного пробежав по глубокому сыпучему песку, запыхавшись от злости, схватил в руку обломок старого весла и со всего маха кинул его в гору. Крутясь пропеллером, обломок шмякнулся где-то на полдороге от Базырки, и Маркен стал жадно шарить вокруг себя торопливым взглядом, но ничего, чем бы еще можно было пужнуть, под руку не подвернулось.

— Не попал, не попал, свою мать закопал!.. Бяа-а-а-а!..— отскочив, протараторил Базырка и, больше не пробуя риск на вкус, припустил вдоль улицы, которая начиналась от некрутого яра и по которой, не сбавляя рева, бежал Ванюшка.

— У-у-у, налим узкоглазый, поймаю, всю харю разукрашу! Лучше не попадайся!..— Маркен, чтобы истратить остаток забродившей злости, кинул ещё камень, но теперь и вовсе вхолостую, — ребятишек и след простыл.

— Пошто дразнишься? — поднявшись на ноги, ссутулившись, уже изготовленно сжав острые кулачки, заступился за брата Радна, видимо, крепко обидевшись за те унизительные для всякого бурята прозвища, какие Маркен выпалил вслед Базырке.

— А чо он первый начал дразниться?! — психовато взвизгнул Маркен и неожиданно побледнел, — ярче проступили и засветились на лице частые конопушки. — Я ему еще дам за рыжего.

— Он маленький. Чего ты на маленьких-то заедаешься?! Почо Ваньку обидел?

— Не твое собачье дело, понял! — огрызнулся Маркен.

— Пойдём, выйдем…— Радна встал против Маркена.

— Давно не получал!? Счас схлопочешь.

— Попробуй… — сумрачные и бездонные глаза Радны заузились, почти пропали среди круто набугренных щек и покалывали острыми, холодными шильцами; и весь он сейчас походил на красивого, бурого зверька, съеженного в комок, но готового — не поспеешь и глазом моргнуть — разжаться опасно щелкающим, тугим луком, из которого почти невидимо вылетит стрела, пущенная смуглой рукой; и еще он походил сейчас от гортанно заклокотавшей в нем крови на древних предков своих, гонявших по здешним степям табуны полудиких, кровоглазых коней; казалось даже, что Радна не торчит, чуть согнувшись, на песке, а покачивается в седле, расслабленно склонясь набок, готовый мгновенно стебануть коня коротеньким, сплетенным в косичку, сыромятным бичом и, захлебываясь горловым клекотом, полететь над приникшей к земле, белой ковылью, над самой забайкальской степью, — заманчиво и страшно было смотреть на него даже Маркену. Ребятишки напряженно замерли — могла разгореться нешуточная драка.

Ребятишки тут же охватили противников полукольцом, остро предчувствуя еще одно развлечение. Ближе всех к Радне стоял, нервно переминался Пашка, и по его косым, бодающим взглядам чуялось, что и он не прочь ввязаться в драку, отомстить Маркену за дружка Ванюху, но пока еще побаивается.

Противники, не сводя друг с друга глаз, попятились ближе к воде, на твердый песок, и встали петухами лицом к лицу.

— Раднаха, возьми его на калган! — азартно подсказал Пашка, но тут же и прижал язык за зубами. – Маркен глянул на него въедливым, ничего доброго не сулящим взглядом.

Маркен уродился пареньком сорвиголова и был на год постарше Радны, но связываться с ним боялся, — его же, настырного, хоть до потемок метель, вози по песку, все равно не отступится, кровью будет умываться, не заплачет, не убежит, а станет еще злее наскакивать; и когда ты об него, твердого как степная земля, исколотишь все руки, когда выбьешься из сил, тут уж пощады не жди. Испытав это на своих скулах, Маркен, где надо хитрый, выжидал, тянул время, похоже, надеясь свести драку на нет и примириться с Радной. А пока, изготовленные к броску, с упругой зверинной мягкостью скрадывали друг друга и, сцепившись взглядами, подначивали кивками голов: дескать, давай, давай, начинай первым; но то ли солнце их разморило, то ли Маркен уже истратил зло, драка не пыхнула. Противники походили друг возле друга, словно два бодучих бычка, глядящих исподлобья и роющих землю копытами, потом стали выяснять, кто прав, кто виноват, что означало — драка выдохлась.