Анатолий Байбородин - Не родит сокола сова (Сборник)

Но вот, колошматя руками по озеру, поднимая пенистые буруны и визг, кинулись девчушки врассыпную, — это Маркен поднырнул под кого-то и ущипнул, потом неожиданно вынырнул с ревом прямо в середине хоровода. Когда девчоночий визг спал, послышался истошный вопль Маркена, то вспыхивающий, то пропадающий — это уже Викторка с Танькой зажали Маркена и — будто клокчущую курицу, не ко времени надумавшую парить яйца, выводить цыплят, — окунали в озеро с головой, не давая, бедному, путем отдышаться. Тяжелехонько бы пришлось Маркену, если бы на помощь не подоспели Радна с Сохатым. Они захлестали по воде ладошками, окатывая Викторку с Танькой, и те опомнились, утихомирились, оставили в покое измученного Маркена, который уже так матерился, что и самый заскорузлый мужик диву бы дался.

Пашка лег на спину, кинув руки в изголовье, и стал обморочно, сквозь опущенные ресницы скрадывать низко кружащего коршуна, — похоже, высмотрел в приозерной ограде цыплят ли, утят ли, — и опять припомнилась парнишке жутковатая сказка про небесных удильщиков, отчего он тут же беспокойно глянул на братьев. Серьга с Петькой, искупавшись, нашли себе доброе заделье, — оттопырив голые заднюшки, посмеиваясь, покряхтывая, засыпали песком ребячью одёжу.

— Коршун, коршун, гузо сморшил! — Пашка привычно подразнил варнаковатую вещунью и, поднявшись, отряхнув песок с трусов, крикнул в озеро:

— Сохатый! Эй ты, Сохатина, вылазь!.. Смотри за пацанами… — он хотел было прибавить «чтоб коршун не утащил», но смекнул, что пустое. — Сохатый, я пошел… Серя, одень фуражку, кому говорю! Опять бошку напечет…

Серьга даже ухом не повел и тогда Пашка отсыскал кепчонку, вытрусил из нее песок и напялил на Серьгину голову, затем, подумав, надернул до самого носа. Парнишка тут же сел на песок, захныкал и стал обеими ручонками, ухватившись за козырек, снимать тесную кепчонку.

— Не снимай, понял, — погрозил ему кулаком брат.— И в воду не лезь. И ты, Петух, еще в воду сунешься, шею отверну.

У Пашки зародилась в голове хозяйская мыслишка, и, еще раз окликнув Сохатого, заставив его присматривать за ребятами, побрел в сторону бродничавших рыбаков.

8

По песку ползли крылья бродника, и в ячеях среди блескуче зеленого шелковника, бурой листовой травы и жидкой тины, как в ознобе, дрожали редкие окуньки, а квелые против окуня чебаки уже засыпали, безжизненно волоклись по песку, растопырив красные перья, взблескивая и зеркалясь на солнце боками; и только щучки-шардошки отчаянно бились, подпрыгивали на песке, разевая зубастые пасти. Два рыбака, молодой и бывалый, вытягивали крылья бродника, проваливаясь незагорелыми, жилистыми ногами в глубокий песок, при этом азартно косились в сторону мотни, высматривая там рыбу, даже и не отмахиваясь, не отдуваясь от черно облепившей мошки. Переговаривались изредка, почти шепотом, точно боясь спугнуть рыбу да и сам фарт.

– Дядя Митя, чайки вьются в небеса, жди от моря чудеса, верно? – тихонько засмеялся молодой.

– Не сглазь – шикнул на него бывалый.

Пашка знал, что рыба в мотне, пузырящей воду под самым берегом, а в крылья залетает редкая, одуревшая с испуга, и готовил майку под мешочек: затянул лямки узлом, для пущей прочности смочил узел водой. Теперь ему нужно было подсобить рыбакам, а вернее, выказать услужливый вид, и жареха обеспечена. При ладной добыче, а такая ожидалась, отбросить малому десяток-другой на жареху совсем не накладно и душе утеха, — пособил скудному; тем более, все в деревне знали, что если Пашка не принесет, то рыба, еще не берущая на удочку, никак в семкинский дом не заплывет, а рыбки свеженькой всем охота, — даром, что ли, возле озера жить?! Нет, не в урон даже при худой добыче кинуть парнишке котелок мелочи, какая, Боже, нам не гожа, а уж тому-то радость!.. Тащит домой, аж запыхается от гордости, довольный, для пущего форса снизает эту мелочь на проволочный кукан, чтобы вся улица дивилась: ай да Пашка, ай да молодец… боёвый парень у Сёмкиных растет, — куда с добром, кормилец. Ишь ты, и рыбехи где-то раздобыл, — наудил, поди. Мал, да удал.

Среди бродничавших Пашка признал дядю Петю Краснобаева, Ванюшкиного отца, который стоял по колено в воде, взбунчивая ее иссиня-белыми, беспокойными ногами, запугивая рыбу в мотню.

— Лексей, тише тяни, тише! — отрывисто, лающим голосом покрикивал он, нервно отбрасывая со лба крылья полусивых волос. — А ты, Митрий — мать тя за ногу, копучий!.. — давай, давай, шевелись! Тяни, тяни ходом, не отставай. Упустим же, идрит твою налево. Во, во!.. под крылья пошла!.. И мотня поднялась… Прижимай, мужики, крылья, прижимай!.. Ходом тяните, ходом, ребята!