Я это тоже чувствовала. Но все мы ходили в школу на одни и те же курсы. Все мы
знали, что это произойдет. Почему же я веду себя так, словно это стало для меня шоком?
Я медленно отсекала их от себя до того момента, пока не осталось тех, кто не мог
бороться. Никто не догадывался, как справиться со мной. Даже я не знала. Я никуда не
вписывалась, и мне было все равно. Возможно, это была моя версия хандры богатенькой
девочки. Возможно, я была просто слишком умна, слишком хороша во многих вещах. Или
слишком едкая для практического достижения этих теплых девчачьих взаимоотношений.
Я ни от кого не зависела. Не чувствовала себя полезной.
Я ощущала себя так, словно у меня в голове происходило больше, чем у
большинства людей; затем я думала, что была не в себе из-за веры в это. Так что я стала
устанавливать контакты, пробуя завести больше друзей. Затем я осознала, насколько
пустыми были эти взаимоотношения. Я поняла, что в моей голове действительно
происходит больше, чем у большинства людей, и начала жить заново.
Линн исчезла в клубе, на пути к номеру, для участия в групповушке втроем или
вчетвером, а я осталась брошенной на пляже. Я могла бы сделать это и впятером, почему
нет? В любом случае: какая была бы разница?
Траханье с одним или с десятью людьми не было особо важным опытом, но я должна
знать, зачем мне нужна хандра.
— Теперь это не хандра, — сказала я себе.
12
Мое напряженное лицо среагировало на брошенный комок песка прежде, чем мой
мозг засек двух полуобнаженных парней, бежавших сзади меня и пинавшихся песком.
Они нырнули в ледяной прибой.
Твою мать!
В Лос-Анджелесе было довольно тепло в марте, при прочих равных условиях, но
вода была чертовски холодной.
Парни доплыли до места, где ровно возвышались волны, и задержались на плаву,
наблюдая за горизонтом. Когда одна большая волна развернулась, завиваясь на вершине,
они в подходящий момент расположили свои тела так, чтобы прокатиться на ней. Они
потерялись в белой пене, а затем поплыли назад. Ребята были высший класс. Волна,
которую они оседлали, прошла мимо них, мимо границы влажного песка, к сухой линии в
шести дюймах от моих ботинок.
Был прилив.
Один из парней подлетел ко мне: прилипшие штаны, влажные волосы, по которым
стекала вода, короткая борода блестела в огнях набережной.
— Есть полотенце?
— Нет.
— Гребаный холод.
— Надо было думать, прежде чем туда лезть.
Позади меня, другой парень схватил с песка белое гостиничное полотенце и
стряхнул его, прежде чем обернуть вокруг плеч. По всей груди у него была вытатуирована
мелодия. Это был Стрэтфорд Гиллиам. Невероятный в живую. Даже в темноте.
— Один-ноль в ее пользу, — сказал он и бросился назад к клубу.
Парень с рыжей бородой был Индиана МакКаффри, и он, как предполагалось, сейчас
трахал Линн и Йони. Вместо этого, он стоял рядом со мной и дрожал.
— У меня есть прикурить, — сказала я, протягивая ему мои сигареты и зажигалку.
Он взял их и сел рядом со мной.
— Спасибо, — он вытащил две сигареты, вручил одну мне и протянул прикурить
дрожащими руками.
— Вероятно, тебе следовало пойти внутрь.
— Мне нравится холод.
— Конечно. Именно поэтому люди переезжают сюда.
Парень выдул струйку дыма, который сделал крутой поворот в два дюйма прямо от
его губ, когда морской бриз сдул всё назад.
— Ты отсюда? — спросил он.
— Родилась и выросла в Лос-Анджелесе. Вскормленная водами тихого океана и
закаленная под Калифорнийским солнцем, — я встряхнула волосами, отбросив их с лица.
Вживую он был еще красивее, чем в любом журнале. Я не знала, как дошла до того,
чтобы сидеть на берегу с Индианой МакКаффри, но сигарета выкурена, и он, вероятно,
собирался отчаливать. Каждая секунда была на счету.
— Твой южный акцент практически не слышен. Ты можешь стать диктором.
Он кивнул или возможно дрожал.
— Моему отцу не нравилось, что я звучу как деревенщина, так что он выбил из меня
акцент.
— Что еще он выбил из тебя?
Он посмотрел на меня.
— Кроме дерьма?
Его зрачки были расширены как восьмерка9 с синими ободками. Он был под
синтетически-улучшенными наркотиками. Возможно, куаалюдом. Якобы синие капсулы
делают вас возбужденными и счастливыми достаточно, чтобы рассеять неловкость от
групповушки. Это — то, о чем говорила Линн. Она ела синенькие всякий раз, как могла. Я
Читать дальше