Юрий Солоневич - Зона тени

Так, погрузившись в думы, он незаметно для себя уснул. А утром подхватился на полчаса раньше, чем зазвонил будильник: тоже многолетняя привычка. Вскипятил воды, выпил чайку, оделся и побежал в гараж. Из города выехал без нескольких минут пять. Самое время: дорога почти пустая, колхозный транспорт ещё в гаражах. Главное было -- проскочить девяносто километров до Олимпийки прежде, чем на узкое шоссе выедут "одногорбые" трактора "Беларусь". Их пока обгонишь, семь потов сойдёт: ни габаритов, ни поворотов, как правило, у них нет.

Арсений не спешил, и до трассы номер один докатил немногим более чем за час. А там -- не дорога, а сплошное удовольствие: стал на свою полосу и... "хочешь -- спать ложись, а хочешь -- песни пой". До границы с Россией он доехал за десять часов. По дороге два раза останавливался перекусить и отдохнуть. На российской таможне поменял "американские рубли" -- ближе к Москве курс доллара заметно падал -- и двинулся потихоньку дальше.

Денёк был погожим, солнечным, но не очень жарким. Арсений открыл окно, и встречный поток воздуха продувал кабину, приятно освежая тело. Было хорошо просто так ехать по дороге, смотреть по сторонам на призабытые пейзажи; вспоминать прошлое и думать о всяких приятных вещах: о жизни в деревне, о рыбной ловле, об ухе с дымком и ночёвке у костра.

"А собственно, куда мне спешить? -- подумал Арсений. -- Заночую-ка я у костра". И проехав Смоленск, он стал выбирать место для стоянки. Но по сторонам дороги почва была в основном болотистой, опасной: утром можно и застрять. А потом ищи-свищи, чем вытянуть. Было, было уже и такое. Так, незаметно, Арсений доехал до Вязьмы. А там свернул с трассы налево, в сторону Ржева. Свернул потому, что вспомнил: ночевали они с Миколой здесь, недалеко, когда перегоняли МАЗы-лесовозы в Тверь. И километров через десять Арсений нашёл это место.

Старый, явно дореволюционной постройки -- и, скорее всего, -- помещичий, домик с высоким парадным крыльцом, с балюстрадой и колоннами стоял среди берёз. Стены домика когда-то давным-давно были побелены известью, но время наложило на них свой отпечаток: побелка стала грязно-серой, а выпавшие куски штукатурки обнажили худые рёбра полуистлевшей дранки. В пустых глазницах выбитых окон зеленели листвой небольшие кустики.

Как и в прошлый раз, косые лучи солнца, пробиваясь сквозь кроны деревьев, высвечивали что-то неясное, таинственное во внутренних покоях. Но так же, как и в прошлый раз, Арсений не подходил близко к домику и не разглядывал того, что осталось от той далёкой жизни, некогда протекавшей здесь. От той жизни, которая, несомненно, иногда искрилась радостью, иногда звенела тоской и печалью, звала, надеялась, плакала, ждала... А потом почему-то прекратилась, ушла, перестала быть...

Без обложки, без первых страниц,

Прямо с зова: "Останься, Ядвига!"

Начинается старая книга,

Где десяток неведомых лиц

Существуют неведомо где,

Неизвестно в какую эпоху,

И вольготно, и сладко, и плохо:

Точно так, как всегда и везде...

Где теперь та Ядвига, та гордая красавица-пани, из-за которой бравые боевые офицеры теряли и сон, и покой, и аппетит?

Где теперь и сами бравые боевые офицеры? Лежат тут же, недалеко, в сырой смоленской земле, под высокими катынскими соснами, в огромной братской могиле, обозначенной простым, густо поросшим зелёным мхом, деревянным крестом.

"У братских могил нет заплаканных вдов..."

"По мне никто не заплачет. Ну, правда, ведь".

Есть ли память у Вселенной?

Помнит ли она тех, кто ушёл в небытиё? И если помнит, то как? В каких анналах хранятся архивные документы, по которым потомки смогут определить, кем были их предки. Трусами или храбрецами, благородными рыцарями или подлыми негодяями, патриотами или предателями, гениями или злодеями? А может, это уже не важно?

Этот домик, как символ конечности бытия, как символ таинственности начала и конца притягивал Арсения к себе, не отпускал и не подпускал, будоражил не совсем ясные, глубинные чувства. Удерживал невидимыми нитями связей, протянувшихся из прошлого, через настоящее, в будущее...

Нет ничего печальнее, чем созерцание увядающей красоты, утраченного былого величия... Нет ничего сладостнее воспоминаний о том времени, которое никогда уже не вернуть...

Жаль, что больше не вернутся те года

Только в сердце сладкой болью отзовутся.

Почему всё прекрасное в этом мире так мимолётно, призрачно, эфемерно? Лишь на несколько часов после обильного весеннего дождя покрывается пустыня зелёным ковром нежнейшей травы, миллионами и миллионами цветов невиданной красоты, в которых живут, смеются и радуются этой красоте добрые эльфы и гномы. Но уже к полудню солнце безжалостно сжигает всю эту Сказочную Страну, а ветер вновь засыпает её жаркими песками, в которых погибают и цветы, и эльфы, и гномы.