Фрэнсис Веллман - Искусство допроса. Как добиться признания вины?

«Джентльмены, с начала этого процесса видели ли вы, чтобы она хоть раз покраснела или чтобы страдание отразилось на ее умном интеллигентном лице? Ни разу. В ее показаниях был критический момент, когда она сломалась, или скорее, сорвалась. Платок был поднесен к глазам, мой ученый друг прокричал «Воды, воды!», эхом прозвучал его достойный и обходительный помощник, как будто весь суд готов был вспыхнуть! (Смех.) Но когда кризис закончился, оказалось, что платок был всего лишь мимолетной деталью – она плакала сухими слезами все это время! Ни один мускул не дрогнул, она продолжала свой рассказ, глаза ее блестели, улыбка была лучезарной, язык чуть запинался, и так она продолжила до самого конца своего повествования!

Великие мастера английской литературы ничто не любили так, как описывать появление в суде этих раненых и истекающих кровью жертв совращений, обличенных перед общественностью.

Вы не можете не помнить, как Вальтер Скотт и Джордж Элиот описывали их, проходящих через испытание их судебных процессов: подавленная, истекающая кровью невинность, увядающая от болезни, упавшей на них с небес или взошедшей из ада. Они не могут даже поднять глаза на сияющее достоинство, представленное на скамье (смех), живя только грустью, согнувшись под своей ношей. Но джентльмены, наш будущий писатель, если он присмотрится и прислушается к тому, что показано здесь, должен будет изобразить совершенно другую картину. Он не упустит яркую и обворожительную улыбку, блестящие глаза, безмятежное спокойствие до самого конца этого ужасного испытания. С каким жаром, удовольствием и сильным возбуждением она описывала детали своей истории! Какими же должны быть разум и сердце женщины, которая может в деталях рассказывать такие истории таким зрителям, которые собрались здесь сегодня!»

Говоря о деле в целом, мистер Чоат сказал: «Еще ни один морской пират у берегов «испанского материка» не преследовал возвращающееся домой из Ост-Индии судно с той жадностью и с тем напором, с которым это семейство собиралось влезть на борт этого кубинца и поймать его. Это была неожиданная удача, обрушившаяся на них в их бедственном положении».

Одним из главных фактов, который требовалось выяснить в этом деле, был вопрос: было ли произведено нарушение обещания жениться со стороны обвиняемого; если бы было доказано, что этого не было, дело бы исчезло. Все остальные детали были побочными.

Противоречивые показания согласовать не удалось. Одна из сторон говорила совершенную правду, другая – совершенную ложь, и присяжных вызвали, чтобы те сказали, в чем была правда. Было ли сделано обещание жениться через три недели после того, как истица и обвиняемый познакомились на углу 29-й улицы и Бродвея?

Истица прямо заявила, что через три недели после знакомства обвиняемый сделал ей предложение и она согласилась, что он отвез ее в экипаже в ресторан «Делмонико» пообедать, а также к ювелиру на 6-ю авеню и там купил кольцо как знак, доказывающий его намерение жениться. Это было делом с ее стороны. Если бы присяжные поверили этому рассказу, она бы выиграла. Если нет – проиграла. Кольцо было решающей деталью, так как из ее рассказа следовало, что оно было подарено тотчас же после обещания жениться. Чем еще оно могло быть, кроме как видимым доказательством этого соглашения? Это были основные детали дела, когда мистер Чоат встал для перекрестного допроса мисс Мартинез.

Ничто так не доказывает, что мистер Чоат выбрал правильный метод для допроса в этом случае, как этот комментарий в «Нью-Йорк Сан»: «Интенсивный перекрестный допрос мистером Джозефом Чоатом не смог пробить брешь в показаниях истицы. Мисс Мартинез повторила свой рассказ снова, только добавив еще деталей!» Как оказалось, этот журналист совершенно не разбирался в искусстве перекрестного допроса! Он настолько не разобрался в тонкости методов мистера Чоата, что не понял, что в свете показаний защиты, следующих за перекрестным допросом мисс Мартинез, она, казалось бы, стойко выдержав это испытание, попалась в ловушку, за которой могло следовать только полное уничтожение ее дела, – и ни она, ни ее слушатели этого даже не осознали.

Прямой противоположностью стиля перекрестного допроса мистера Чоата был стиль, принятый сэром Чарльзом Расселлом при перекрестном допросе свидетеля Пиготта, который приведен в следующей главе и где все зрители думали, когда Пиготт спускался с трибуны, что он совершенно раздавлен, и, тем не менее, хотя зрители этого и не поняли, мисс Мартинез спустилась с трибуны настолько «раздавленная», что после этого допроса у мистера Чоата не было ни малейшего сомнения в том, чем закончится это дело. В своем заключительном слове мистер Чоат скромно сослался на свой перекрестный допрос, сказав: «Я хочу обратить ваше внимание на ее портрет, такой, каким она его сама нарисовала: ее свидетельства, ее письма, ее история и ее карьера». После этого он разорвал ее дело на части, кусочек за кусочком, используя те признания, которые она, не подозревая, сделала во время перекрестного допроса.