Сергей Лукьяненко - ea94c9fe1ed34b2886490d583402e025

встретились в первый раз. Вижу, как он улыбается мне от

дверей комнаты. Вижу его руку в рукавице на моем запястье

— это было несколько часов назад. Ощупью нахожу дверную

ручку и вваливаюсь в комнату. Слезы текут по щекам, глаза

застилает туман.

Я оборачиваюсь - Уилл пришел за мной следом. Делаю

шаг к нему, и рыдания сотрясали тело, рвут грудь, так что

невозможно дышать.

— Его нет, Уилл. По больше нет! Майкл, родители...

Господи... - Обхватив себя руками, Трясу головой. — По... Он

только собрался... Они не увидят его больше. Никогда.

И только тут до меня доходит.

— Я не увижу его больше. Никогда.

220

Сжимаю пальцы в кулак. Прохожу по коридору.

Возвращаюсь.

— Я даже не обняла его ни разу. Не дотронулась до

него. Не подошла близко. Нет, нет, нет! - Я кричу громко,

истерично, кашляя и задыхаясь. Кружится голова. — Он был

мне лучшим другом, а я даже не обняла его.

И уже не обниму. Ужасно знакомое чувство.

Невыносимое.

— Я всех теряю. Эбби... По... Все ушли.

— Меня ты не потеряешь, — негромко, но решительно

говорит Уилл и, подойдя ближе, протягивает руки, почти

обнимает меня.

— Нет! — Я отталкиваю его, отступаю дальше и

дальше, больше, чем на один метр. Отступаю, упираясь

спиной в стену. — Что ты делаешь?

Он спохватывается и тут же пятится к двери с

перекошенным лицом.

— А, черт. Стелла... Я... я забыл... не подумал...

Уходи! говорю я, но он уже вылетел в коридор и бежит к

себе. Захлопываю дверь. Голова гудит от злости. Я

оглядываю комнату, и нее. к вижу, напоминает о той или

иной потере, и сны сдвигаются, теснят, оставляют мне все

меньше места.

Это не спальня.

Я подбегаю к стене, цепляю ногтями края постера.

срываю его. Скидываю с кровати покрывало, швыряю во все

стороны подушки. Хватаю Лоскутка, бросаю в дверь. Сметаю

со стола книги, бумаги, списки — все разлетается по комнате,

221

катится по полу. Слепо шарю по ночной тумбочке, запускаю

в стену первое, что попадает под руку.

Звенит стекло, черные трюфели градинами рассыпаются

по полу.

Я застываю на месте. Трюфели По.

Все замирает, только грудь вздымается и опадает. Я

опускаюсь на колени, всхлипывая и дрожа всем телом,

пытаюсь собрать трюфели. Взгляд натыкается на Лоскутка.

Бедняга лежит на боку у двери, одинокий, заштопанный. И

трюфель — у потрепанной лапы. Печальные коричневые

глаза смотрят на меня с молчаливой укоризной. Я тянусь к

нему, поднимаю, прижимаю к груди, а глаза находят рисунок

Эбби и фотографию, на которой мы с ней вместе.

Я встаю на нетвердых ногах и тут же валюсь на кровать.

Подтягиваю к груди ноги, сворачиваюсь в комочек на голом

виниловом матрасе и замираю. Только слезы все бегут и бегут

по щекам.

Сон приходит и уходит. Снова и снова я просыпаюсь от

собственных рыданий, возвращаюсь в мир, где одна только

боль. Я мечусь во сне, где улыбки на лицах Эбби и По

превращаются в гримасы муки, где их черты стираются и

исчезают. Приходят Барб и Джули. Я зажмуриваюсь,

притворяюсь, что сплю, и они уходят.

Лежу, смотрю в потолок. В комнате светлеет, утро

постепенно переходит в полдень, а я как будто окаменела.

На полу назойливо вибрирует телефон, но я не отвечаю.

Не хочу ни с кем разговаривать. Ни с Уиллом. Ни с

родителями. Ни с Камилой и Мией. Зачем? Какой в этом

222

смысл? Я умру или умрут они, и этому кругу умирающих и

горюющих не будет конца.

Если этот год и научил меня чему-то, то лишь тому, что

горе убивает. Оно убило моих родителей и убьет родителей

По. Майкла.

И меня.

Годами я жила в согласии со смертью. Знала, что рано

или поздно это случится, и жила с осознанием неизбежного, в

полной уверенности. что умру прежде родителей и Эбби.

Чего я не ждала и к чему не была готова, гак это к тому,

что мой черед печалиться и горевать придет раньше.

Услышав голоса в коридоре, я поднимаюсь, бреду через

разгромленную комнату, подбираю телефон и иду к двери,

ощущая ладонью настойчивую вибрацию. Выхожу в коридор,

поворачиваю к палате По и вижу, как кто-то входит в нее с

ко-робкой в руках. Иду следом, сама не зная зачем.

Заглядываю с какой-то тайной, безумной надеждой, что вот

сейчас увижу сидящего на кровати По, который посмотрит на

меня так. словно все это было жутким кошмаром.

Я слышу, как он позвал меня: Стелла. Знаю, как произнес

мое имя — с теплотой во взгляде, с улыбкой на губах.