Сергей Лукьяненко - ea94c9fe1ed34b2886490d583402e025

для капельницы.

Джули вешает флакон, берет трубку и поворачивается ко

мне, но ее внимание привлекает набросок портрета,

сделанный накануне в зале для занятий йогой и висящий

теперь рядом с рисунком легких, который Стелла прикрепила

над моим столом.

— Рада видеть тебя таким, — говорит она и смотрит на

меня. В уголках ее губ появляется улыбка.

— Каким таким? — спрашиваю я, опуская ворот

рубашки.

Она вставляет трубку в клапан у меня на груди.

— Оптимистом.

Я думаю о Стелле и смотрю на флакон с

цевафломалином. Протягиваю руку» осторожно трогаю его,

взвешиваю на ладони. Новое средство. Слишком новое,

чтобы сказать, каким будет результат.

Впервые за долгое время я позволяю себе думать об

этом... что может быть опасно. Или даже глупо.

Не знаю. Питать надежды, если они как-то связаны с

больницей... меня не особенно вдохновляет.

115

— А если ничего не получится?

Никаких новых ощущений нет. По крайней мере пока.

Смотрю, не отрываясь, на флакон, на неторопливое,

равномерное, капля за каплей поступление лекарства в мое

тело. Снова смотрю на Джули. Некоторое время мы оба

молчим.

— Но если получится? — спрашивает она, касаясь

моего плеча. Я провожаю ее взглядом.

Но если получится?

После капельницы я осторожно натягиваю голубые

перчатки, чтобы не оставить мои микробы В. сераciа на чем-

то, до чего дотронется Стелла.

Придирчиво рассматриваю сделанный раньше в зале для

йоги набросок. Снимаю его со стены. Всего лишь эскиз, но

узнать Стеллу нетрудно. Она в белом медицинском халате, на

шее стетоскоп. Маленькие, едва намеченные руки лежат на

коленях. И чем дольше смотрю, тем яснее понимаю, что кое-

что упущено.

Ага.

Беру карандаши — красный, оранжевый, желтый и

рисую вырывающийся изо рта огонь. Куда реалистичнее.

Смеясь про себя, беру плотный конверт, который стащил с

сестринского поста, засовываю внутрь рисунок и на обороте

пишу: Внутри найдешь мое сердце и душу. Будь милосердна.

Иду по коридору к ее комнате, представляя, как она

откроет конверт в предвкушении чего-то глубокомысленного

и значительного. Оглядываюсь и, убедившись, что никто не

116

видит, подсовываю конверт под дверь, прислоняюсь к стене и

слушаю.

Мягкие, приглушенные шаги, шорох перчаток... и

конверт исчезает. Тишина. Еще больше тишины. И наконец

— смех. Настоящий, невымученный, теплый.

Победа! Иду. посвистывая, по коридору, у себя в комнате

забираюсь на кровать, и тут же раздаётся трель телефона. Как

я и надеялся, звонит Стелла. Отвечаю. На экране выплывает

ее лицо, розовые губы улыбаются:

— Вот, значит, как? Дракониха! Какой сексизм!

— Тебе еще повезло, сама же сказала — никаких ню!

Она снова смеется, смотрит на набросок и снова на меня:

— А почему карикатура?

— Знаешь, они бьют сильнее. Вроде бы смешно и

забавно, но прикладывают крепко. — Об этом я мог бы

говорить весь день. Если меня и интересует что-то по-

настоящему, то именно карикатура. Беру с тумбочки книжку,

в которой представлены несколько отличных политических

карикатур из «Нью-Йорк Таймс». — Политика, религия,

общество. На мой взгляд, хорошо сделанной карикатурой

можно выразить больше, чем словами. Ей по силам менять

мысли.

Стелла смотрит на меня удивленно, но ничего не

говорит.

Пожимаю плечами, понимая, что разоткровенничался:

— Это к тому, что я просто фанат карикатуры.

Карикатура — то, что я знаю. — Показываю на рисунок у нее

за спиной, прекрасное изображение легких со звездами на

заднем плане. — Вот это — искусство. — Пододвигаю к себе

117

ноутбук и тут понимаю, в чем смысл рисунка. — Здоровые

легкие! Блестяще. Кто это сделал?

Стелла оглядывается и, помедлив, говорит:

— Моя старшая сестра. Эбби.

— У нее есть еще? Хотел бы я посмотреть на другие

работы!

Стелла смотрит в сторону с каким-то странным

выражением и сдержанно, даже холодно, отвечает:

— Послушай, мы не подруги. Мы не близки и не

откровенничаем друг с дружкой. Не будем отвлекаться,

ладно?

Звонок обрывается, и на экране проступает мое

растерянное лицо. Какого черта? Что это было? В досаде я

вскакиваю и распахиваю дверь. Вылетаю в коридор, иду

прямиком к ее палате — выложить, что я обо всем этом

думаю. Пусть поцелует мне...

— Эй, Уилл! — раздается голос за спиной.

Я оборачиваюсь и с удивлением обнаруживаю Хоуп и