Алана Инош: Дочь любимой женщины

– Я в порядке, – пробормотала девушка.

– Сядь-ка.

Полина заставила её сесть в машину и осмотрела с макушки до пят. Лишь когда она убедилась, что у Нади ничего не сломано, кроме ногтя, они поднялись в квартиру. Шагая по ступенькам, Надя то и дело ловила на себе её жадно-внимательный взгляд, в котором ещё не угасли искорки тревоги.

– Извини, что я без звонка. В походе телефон угробила – а там твой номер был.

Ключи звенели в дрожащей руке. Наконец Надя справилась с замками, и они вошли.

– Чай будете? Или, может, вы пьете кофе? – Голос звучал бодро, но ещё подрагивал после столкновения.

– Честно говоря, я такого страху натерпелась, что не отказалась бы от чего-то покрепче, – со смешком ответила Полина. И добавила: – Шучу. Я за рулём не пью. Что сама будешь, то и мне налей.

«Если б я ещё и тебя...» – эхо этих слов Надя озадаченно гоняла мячиком в своей душе от стенки к стенке, вслушиваясь в отзвуки и пытаясь угадать концовку. Почему «ещё и...»? Крутой кипяток, заливая сухие скрученные листья чёрного чая, распространял крепкий аромат. Кто стоял там, рядом с ней, в этой фразе? Из облачка чайного духа проступила мамина фигура, и горло Нади набухло солоноватым комком.

– Ты считаешь меня бездушной сволочью, я знаю, – резко и прямо, без предисловий, вдруг начала Полина. – Так поступить с любимой женщиной может только бездушная тварь – не простить её и свести в могилу. Ведь так?

– Я не винила и не виню вас в её смерти, – пробормотала Надя. – Мама умерла от рака.

Чашка выскользнула из задрожавших пальцев, но не разбилась: Полина поймала её у края стола.

– Да брось, – усмехнулась она с льдистым блеском в глазах. – Винишь, конечно. Да, по официальной версии, её убийца – рак. Но в душе убийцей ты считаешь меня.

Жутковатая это была улыбка, от которой у Нади по жилам будто жидкий азот растекался, замораживая её нутро в считанные мгновения. Пожалуй, иметь Полину врагом было бы опасно. Это всё её тигриная пластика в каждом движении, мягкая сила хищного зверя в её походке – миниатюрного по размерам, но свирепого. Рысь с мощью дюжины тигров.

– Я ничего плохого не хочу сказать о твоей матери. Я просто хочу, чтобы ты посмотрела на всё это и моими глазами. Когда мы встретились, она была чуть младше, чем ты сейчас. Первая красавица в институте. За ней и парни бегали – спортсмены, высоченные красавцы. Ну, а я кто такая? Пигалица, метр с кепкой в прыжке – вообще ни о чём. Да ещё и... одного с ней пола. – Полина горьковато усмехнулась, тронула изящный, коротко остриженный затылок. – Ну, я и решила тоже стать спортсменкой: думала – может, девушка моей мечты хоть посмотрит разок в мою сторону. Выбрала альпинизм. Говорили, что я поздновато им занялась, но, как показала жизнь, учиться никогда не бывает поздно. На летних каникулах мы с однокурсниками пошли в поход – с палатками, с гитарами, с песнями у костра. Романтика, свежий воздух, природа, всё как положено. Вот в этом-то походе у нас с твоей мамой всё и случилось. Ночью в палатке... первый раз. Утром она встала как ни в чём не бывало, смеялась, шутила с ребятами, а я была как пыльным мешком стукнутая. Не знаю, поймёшь ли ты это чувство... когда смотришь на женщину и знаешь, что она – твоя. Что каждый сантиметр её тела этой ночью был в твоих руках. Вся твоя, вся до последней реснички. А ты у неё ещё и первая... В том смысле, что она была невинная. Эти здоровенные лоси только слюни пускали и мечтали проложить туда тропинку, а я их всех обскакала. Первооткрывательница, так сказать.

Надя, ощущая сухой жар щёк, разливала чай. Неловкость, будто она подсматривала в замочную скважину, наполняла нутро чем-то тугим, скользким, колени ослабели, руки подрагивали.

– Вот... Пейте, пока горячий.

Получилось глуповато, скомканно, не к месту. Полина ничего не сказала, лишь поблагодарила кивком, отпила глоток.

– И вот эта самая девушка, которая потеряла девственность не с Лёхой, а со мной, вышла замуж за Лёху, – с этой опасной, холодно-тигриной усмешкой-оскалом продолжила она. – Мне было больно – так, будто я сорвалась в пропасть и переломала себе все кости. Вот как мне было больно!.. Ты права, девочка, назвав меня дурой... Дура я и есть – потому что её любила. Любила даже после того, как она прислала мне свадебную фотографию, будто я – просто институтская приятельница, подружка, с которой делятся событиями личной жизни, а не человек, которому она клялась в вечной любви и с которым – уж прости за такие подробности – спала. А дальше – семейная фотка: она, Лёха и ты. Знаешь, я пыталась вас всех ненавидеть. Лёху, её... И этого пухлого розовощёкого младенчика с фотографии – тебя.