Unknown - 750c76f11b82488fab6d954fe331a3ae

ОК. Хаос как структура. Пустота как среда обитания, выдыхаемая, выбрасываемая обратно, а между вдохом и выдохом - пурпурная кровь, насыщенная пустотами.

Когда-то был потоп, и спасенные исчезли. Сейчас все перепуталось. Уходящие гибнут бессмысленно и бесследно. Они плывут как рыба на нерест, чтобы кончить икрой и всплыть брюхом кверху. Оставаться значит идти - навстречу вращению, со скоростью земного оборота. Это значит оставаться на твердой воде. Ходить по волнам. Я понял это благодаря тебе,

Каннибель, хоть ты и не предъявила мне слишком много участия.

Наше сближение выглядело медленным и необязательным.

Ты отличалась от тумана лишь призрачным своим силуэтом, и жизнь твоя была столь же пресной, что и у твоих подруг. Что отделяло тебя от прочих? Лишь то, что предложил тебе я. Каннибель, я сотворил тебя из ничего. Ударный труд на фабрике иллюзий; мир желаний, мир прообразов, мир форм. Из этой массы я собрал тебя по кусочкам, склеивая их семенем и кровью. Каждая любимая женщина имеет два лица: одно - прошлое, необожженная глина; второе принадлежит тому, кто создал ее и поселил в срединном Туле, окрасив своим огнем. Теперь мне предстояло познать муки бога, упустившего дело рук своих.

Как я сам, ты была в разводе, но снова ввела себя будто глюкозу в вены старого дурака Гименея. В первый день знакомства, если ты помнишь, мы сошлись во мнении, что убийствен не развод, а брак. В процедуре развода есть нечто успокоительное, нечто от природных катаклизмов или похорон. Ты сделал все что мог, отдал дань, отмучился и сбросил отравленную шкуру, и вот сидишь и наблюдаешь, как твою боль методично поглощают юридические канцеляризмы.

Необходимо признать, что я не светский человек. Я не люблю и не умею болтать с женщинами за жизнь . Для таких бесед у них есть подружки, а у меня - знакомые, все остальное - плоть и чувства. Но в этот раз все начало меняться. Бросив пару фраз и отозвавшись на ее ответы, я ступил на тонкий лед, - или, напротив, из угольного холода глубин мне засияла нимбом прорубь. Я сделал шаг из неподвижности, но не сделал и шага. Наверное, так плавают рыбы, без всякого участия воли, ума и так далее. В конце концов мы договорились до того, что жить категориями уголовного кодекса значит быть в какой-то мере сверхчеловеком. Страсти, какими бы сильными они бы ни казались, в этой книжечке назывались холодно и просто: “совершение насильственных действий с целью вымогательства”, или с другой целью, изображенной бескровно, будто бы их сочинял какой-нибудь финский бог. С этой точки зрения любое сильное чувство тянет на пожизненное. На минуту я задумался, вспоминая речь судьи на процессе о моем первом разводе. После той глубокой заморорзки, что предприняли создатели УК, страдания стали законченны, универсальны, аккуратно упакованы в серую бумагу. Только так и можно смотреть на жизнь, - подумалось мне. Но вскоре появилась ты, о моя золотая птица, и я выбросил эти мысли, еще не зная, что это ключ к волне, на которой проходит жизнь твоего ума.

Бог мой, Каннибель, как ты легкомысленна. В твоей жизни царит необходимость, но ты не пасешь свои чувства на этих забетонированных полях. Над тобой - небо, впереди - залитые светом лужайки, Солнце в вечном зените и полная Луна, и ты летишь вперед, не ведая о земном притяжении. Если ты хочешь послушать меня, я расскажу как сумею…

Когда известный тебе плод сорвался с мирового древа

Иггдрасиль и угодил по голове сэра Ньютона, он открыл закон, о котором давно знают все страдавшие в любви.

Эта каста отверженных может многое поведать о падении. Я чувствовал себя словно христианский миссионер в Африке. Ты - одна из каннибалов. Вас миллионы. И ты прекрасна, потому я назвал тебя

Каннибель. Все прежние имена отменяются: осталось только то, что есть сегодня. Мы вошли в настолько шаткий мир, что бредить будущим и прошлым нету смысла.

Иногда я думаю о том, что с нами произошло. Для тебя все осталось прежним; я тоже веду прежнюю, в сущности, жизнь. Когда появляются деньги, иду в кафе

“Волна”. Любые названия ничего для меня не значат, но “Волна” - это все-таки лучше, чем “Ура”, или

“Пещерка”, или какое-нибудь из тех идиотских сопливых имен, которыми так любят называться хозяева провинциальных кабаков. Принято судить о заведении по его посетителям, но здесь ты не найдешь ничего необычного, тенденциозного . Та же публика, что и везде, и готовят ни хуже, ни лучше. Может быть, именно это обстоятельство и привлекает меня сюда, плюс то, что я терпеть не могу готовить. Но самое главное - сюда не доносится вой над твоим трупом, вой, сжигающий мои уши. Сюда приходят старые актрисы в платьях принцесс, но без париков, и с большим воодушевлением мочатся в канаву. Здесь уже три или четыре раза меняли персонал, но всегда он оказывается поварихой из трущоб и девушкой, что жмет как дрессированная мышь рычаг на пивном аппарате, болтая со скользким плебей-плейбоем; здесь тот же паршивый кофе, что и пять лет назад, но я не могу от него отвязаться. В нем смешан запах улицы, текущей за витриной, запах слов, слетевших с твоих губ, и лимонный привкус фонарей. Здесь нет Armani, Rolex и фальшивого лоска - все слегка потерто, зато настоящее, от кожи на стульях до древесины в обивке.