- Ты не знаешь, как я тебе завидовал. Еще двенадцать лет назад. Когда смотрел на все эти священные собрания… Думал: ну надо же, какая чистая жизнь!
Знамена, гром, сверкание, значки, а потом появляетесь вы, рясы, плащи, снежно-белое, черное, пурпур. Гимны, костер, обращение к людям, и такой древностью веет, такой правдой , что умереть хочется, счастливая смерть… Мы еще студенты были, но ты уже в мыслях находился там, и местный аватар-атташе с тобой за ручку здоровался, а мы стояли как плебеи в дорогом шмотье, как отверженные, и потом коньяк в глотку не лез, оттого у нас такое презрение к деньгам, да всем этим бутикам гребаным, у нас, у храмовых мерчантов.
Новые русские, думаешь, деньги любят? Они компенсируют за это унижение. Вот и все… Блин, как смешно это все вспоминать… Где у вас был
Космогенез, и Старшая Эдда, у нас был Карл Фрейд и
Зигмунд Маркс. Жесткое порно, да? Ты думаешь, я не чувствовал себя говном собачьим? Перестройка - наше дело, потому что есть такие торговцы, что некоторые волхвы рядом с ними - фуфло, у нас - все тридцать три нирваны, которые можно купить за деньги. Я даже не знаю, на что вы надеялись.
- Мы ни на что не надеялись. Я люблю перестройку. И кто начал, тот ее и закончит. Ты думаешь, ее начал
Горбачев?
- О-о-о, вот этого не на-адо! Не надо мне вот этого, да? Я в курсе, что без Параэкхарта тут не обошлось.
Но я одно не понимаю: на фига он себя подставил? Эти касты все, разрушение, а? Кому это было выгодно?
Всем, кроме вас. Ну еще, допускаю, были воины недовольные. Ну и шудры, само собой. Те порядок любят. Ну, чего язык в молитвенник засунул?
- Не знаю что сказать.
- Не знает он… Воинов, конечно, восстановят у власти. Внутренние варны. И снова придет Параэкхарт, это ясно. Где охрана, там и касса. Но сначала мы вас так отдерем, так погуляем, бля, что долго помнить будете.
Егор затыкается собственной злостью. Налитое кровью лицо. Глаза сверкают. Храмовые торгаш. Мог бы дорасти до интенданта аватара-атташе, мог бы, точно.
А там и выше. Но зачем? Таинства-парады… Священное поле… Когнитивный диссонанс. А я наелся фейерверков до отвала. Никогда не думал, что Егор так любит эти фенечки.
- Это не парады, Егор. Это не торговцы.
- Звездеть не надо. Это не я говорю. Опыт этноса.
Умные слова. Наводят на размышление, как пьяного на забор. Но как я сразу не додумался, в чем проблема?
Срочно антидот.
- Знаешь, что я понял во время работы в журнальчике?
- Поделись.
- Очень много прокуроров. Поголовно. И ни одного адвоката. Поэтому страна и стала зоной.
Прокурорствует каждая сволочь, особенно та, у которой меньше всего оснований кого-либо обвинять. Это слабость. Механизм самозащиты, я так это разумею.
- Адвокаты дьявола?.. С другой стороны, Богу они не нужны. Хотя все наоборот…
- Они не нужны ни тому, ни другому. И если не будет прокурорства, то и человек освободится.
- Ах вот оно что! Дьявола, значит, нету, он только в моем воображении, да и слово Бог - только слово? А разврат? А убийства? А враги Конфедерации?
- Два пальца в глотку.
Универсальное средство. Учили на третьем курсе.
Борьба с генетическими вирусами.
Егор трясет головой.
- Черт… Я, кажется, перепил. Дедушка в НКВД работал. Генетическая память поперла…
- Не держи.
Егор сидит тихо и расслабленно, созерцая вирус предков. Факультетская закваска. Хорошо учили. Вдруг он взлетает и уносится в ванную. Пальцы в рот да веселый свист. Раздаются душераздирающие звуки. В металл ударяет вода.
Он возвращается позеленевший, но успокоенный.
- Как дедушка?
- Какой?
Welcome home.
На поляне скромной беседовали они, в саду академском.
Кружился снег, или вишневые лепестки то были; и говорили они, слыша подобное эху лязганье дозорных; и журчала одесную река, имя которой Полынь, и воды ее
- отрава.
- Если будет настоящая война, как в сорок первом, а не как эта позорная разборка на Кавказе, мы, конечно, пойдем воевать. Толку от нас немного будет, да на войне все сгодятся. Только мы останемся как были - в одиночестве. Как теперь. А если что-то с нами случится, что-то светлое, какой-то прорыв, и мы отрешимся от всего, то, безусловно, нас за это покарает государство. Выявит и покарает… Нам не по пути с народом. С любым народом, пока он народ. Пока он зверь. Я не с ним…
Не хочу сниться. Не надо укладывать меня на другой бок. Пора вставать.
Жорж Конягин, обозреватель левацкой газеты “Кто
Почем”, однажды напился до такой степени, что высказал личную точку зрения.
Читать дальше