Unknown - 750c76f11b82488fab6d954fe331a3ae

Он ответил с неожиданный серьезностью:

- Невыносимо… Там жить нельзя, и здесь тоже нет жизни. Все, что я вижу - туман. Расцвет декаданса.

- Когда я приехала сюда, мне казалось: в Закуске такая теплая обстановка, - призналась Мила. -

Сюда падаешь, как в мягкую перину. А потом возникает чувство, что эта перина начинает тебя душить. Все говорят о духовности. Здесь так принято. А я не могу болтать об этом. Жить шмотками, или картинами, рассуждать о Байкале с таким глубокомыслием, будто он

- твое собственное изобретение. Вечно искать оправданий и оглядываться, что о тебе подумает сосед.

- Быть духовным очень легко, - заметил Алексей. -

Достаточно отрицать все, что видишь: до нирваны, до креста, до полного уничтожения. Чтобы даже тело не осталось здесь после смерти. Многие пророки так и не вышли из тупика. И завещали нам свои проблемы. Мы боимся их страхом, ведь мы верим в то, чего боимся.

Главное - обставить свой страх возвышенным горло панством. Чем больше нас - тем незаметнее наша болезнь. Впрочем, по-настоящему верят только единицы.

Я знаю только трех настоящих православных, очень простых людей. Они-святые, насколько человек может быть свят. Остальные просто ищут оправданий. Они могут быть героями в бою, выжить морально в тюрьме, но в нормальной жизни они безнадежно трусливы. Они боятся смерти, а потому и жизни. И выхода нет: если станешь действительно верующим, без отхода назад, безоглядно, тебя уничтожат.

Они говорили час, или два. Время таяло у них на губах. Позже Вовка доверительно сообщил Алексею: .

Алексей не особенно встревожился. Решил все выяснить сам. Пришел в дом Милы на следующий день. Вновь они долго беседовали, и наконец она, сжавшись и глядя на него полными страдания глазами, произнесла: “Да”.

Ее история была легко понятна Алексею. Небедная семья, иняз, наркотики, СПИД. Бросила Киев, уехала в Закутск, пытаясь сбежать от самой себя. Мечтая изменить обстановку, влить в кровь новизну другого, далекого города, затерянного - ей казалось - в огромной тайге. После своего признания Мила произнесла:

.

Алексей присел на корточки, взял ее руку в свою и сказал:

- Я никогда не уйду от тебя. Зараза к заразе не пристает,- сказал он, солгав насчет последнего обстоятельства. Душевных мук ей было уже достаточно.

Через несколько дней он разбудил ее рано утром, присел на краешек кровати и сказал:

- Я написал одну историю. Хочешь послушать?

Она подложила локоток под голову, улыбнулась и качнула ресницы.

Алексей перевел дыхание, закурил, и откинувшись на подушки, начал читать.

Зима в Гефсиманском саду

На перекрестке двух улиц столичного пригорода, в дворике у красного кирпичного дома, хоронили актрису. Президент наблюдал вынос тела из окна серого “Вольво”, взятого на время у кого-то из администрации. За рулем сидел начальник службы безопасности. Кажется, больше никто не знал об этой самовольной вылазке в мрачный городской день.

Повышенное внимание хуже одиночества. Скромный

“Вольво” почти не выделялся среди грязного, заплеванного чахлым снегом асфальта. Голый январский дворик, пронзительный воздух. Еще один год Войны.

Ничего не изменилось. Мертвое тело, появившись краешком в разболтанной лодке гроба, будто ударило человека в машине. Хотелось пить, растворяясь в воде, как однажды выразил он свою тоску лет в восемнадцать.

Президент оглянулся, пытаясь оторваться от дикого зрелища. Победители… Теперь они пришли сжечь ее тело. Навсегда.

_______

Народу было много. Самоубийство заметной персоны, думал президент, весьма полезная для народа вещь.

Развлекая, возвышает в собственных глазах. Или своей животной интуицией они чуют, что самоубийств не бывает, есть только убийство? Но чем им гордиться?..

Они были статистами, в лучшем случае - орудием.

Банально, но, в сущности, вся жизнь - замедленное самоубийство, прикрытое иллюзиями, здоровым сном и иногда “нездоровым сексом” - как называла она, уплывающая в лодке, любую длительную связь двух людей, научившись у других одиночеству и доведя его до абсурда. Горсть таблеток в ее руке была естественным финалом акта самозабвения.

Тридцать шесть лет… “Ах, она бесспорно гениальна…” “Ах, стерва…” “В ней было что - то

Такое”… Как долго они жрали подробности ее пути к смерти. Настоящая, признанная актриса, в жизни Мария патологически не умела врать. Как все из немногих людей, которых он любил. Впрочем, “немногие” - неподходящее слово. Она была единственной.