Ольга Валькова - Илья (СИ)

Причину популярости Муромца Фома Евсеич видел вот в чем: оказалось, Илья, не говоря никому ни слова, помогал семьям погибших и покалеченных в общих с ним сражениях воинов - кому деньгами, кому делом. Забор подправить, стропила поменять, крышу перекрыть - все как бы походя, в охотку. Шел мимо - чего ж не поменять?

Но Киев - не тот город, где такое оставят без приметки.

Что ж, добрый воин, добрый и верный, таким любому владыке только гордиться.

Но было в докладе Фомы Евсеича и другое. Не крамольное, нет, но странное.

В разбойничьем притоне один из завсегдатаев, уважаемых там людей, отказался играть в зернь на первого прохожего, как в этом притоне принято было время от времени развлекаться. В качестве объяснения бормотнул только: "Да ну его, надоело". Но Фома Евсеич установил, что разбойник этот несколько дней следил за Ильей, ездившим в одиночку, чтобы найти подходящее место неожиданно напасть со своей шайкой, довольно многочисленной, и ограбить. Отказался от плана, сказав подельничкам: "Не по рыбакам рыбка". И в злую игру, где проигравший убивает кого назначено, случайного человека, больше не садился.

Старшины нищих ставили на пути Ильи Муромца действительно самых несчастных и нуждавшихся, подпуская даже не своих, со стороны, и даже у паперти. Никак не объясняли или говорили туманно, что грехов и так много.

И была еще история с маленьким мальчиком по имени Нестор. У мальчика этого были кривые, слабые ножки, и ходил он с трудом, опираясь на костылики. Мать его, вдова, сводившая концы с концами, продавая зелень и соленья со своего огорода, прослышала о том, как исцелился Муромец, и пришла к Илье со слезной мольбой: научить, что нужно сделать, чтобы и ее сыночек твердо встал на ноги. Илья честно рассказал ей все, сказал, что не знает, почему таинственные странники пришли именно к нему, и что нужно, чтобы они пришли, и тем более не умеет исцелять, - и пошел вместе с ней к мальчишке. И потом приходил неоднократно. И даже, говорили, Вольгу-нелюдя приводил, который только головой покачал. Илья показывал Нестору упражнения, которыми воины укрепляют ноги (доглядчики Фомы Евсеича доносили, что мальчик упражнения с усердием выполнял и примерно через год ходил пусть и медленно, опираясь на палочку, но уже без костылей), помногу разговаривал с ним и нанял ему учителя грамоты. А когда Нестор удивительно быстро грамоту освоил - и других учителей. Мальчишка оказался даровитым и жадным до знаний. "Служить Руси словом, - будто бы сказал ему Илья, - не меньшая честь и доблесть, чем служить оружием". Впрочем, мальчишка мог это и придумать.

И таких ни о чем не говорящих, но привлекших внимание автора сообщений хватило на несколько страниц убористым почерком дотошного Фомы Евсеича.

Владимир отодвинул доклад и вздохнул. Он, будучи человеком чутким, и сам замечал во дворце какое-то неуловимое изменение настроений, связанное с присутствием Муромца. Вроде бы в добрую сторону, но доброе или злое, а в его собственном дворце все изменения должны были быть связаны только с ним. Так что буйну голову с плеч Илюшке рубить не за что, но пусть сидит на заставе. Безвылазно сидит. И без Добрыни, Добрыню князь ему не отдаст.

Вот отгуляет Никитич медовый месяц - и поедет с посольством в дальние закатные страны. Надолго поедет. Послом постоянным.

Владимир вспомнил доклад Добрыни о монахе Амадео и его спутнике. Добрыня, долго наблюдавший за обоими, оставил мысль считать их доглядчиками. Постепенно выяснил многое. Монах искал в русской земле какую-то вещь, чтимую католиками и еще больше - еретиками. Грек, настоящее имя которого, как выведал путем сложной и долгой переписки Добрыня, было Сервлий, и который считался учеником еретика Иоанна Итала, был преследователем ересей, чем, по-видимому, и объяснялось то, что он составлял компанию монаху. Пускай ищут, нас это не касается. Но молодец, Добрыня, даже имя узнал. Вот и поедет туда, разбираться в дрязгах Царьграда и Ватикана, Руси на пользу. И Алешку пусть берет.

Вольга... Этот пусть как хочет. Говоря по чести, ни власти над полузмеем, ни доверия к нему у Владимира в полной мере никогда не было.

Илья и не думал спорить; он и сам был рад уехать на заставу. В Киеве Алены не было; это он чувствовал всей душой. Странно было в любимом городе, где было столько друзей, где человеческие лица, разные, с разным выражением, притягивали, как и раньше, его любящий взгляд, испытывать эту тоску, это выматывающее чувство, что здесь ее нет.