Лори Форест - 6e325473ededd6dd5956a26f7af57957

– Да, – развиваю я успех. – На лестнице. В Северной башне. Я такая неловкая. Я даже на кухне упала, когда пришла на работу в первый раз. Спросите их, – указываю я на выстроившихся у стены помощников поварихи.

Айвен удивлённо поднимает брови, а Айрис и Бледдин смотрят на меня раскрыв рты.

– Вас нужно показать лекарю. – Пастырь Симитри ласково берёт меня за руку. – Идёмте, я провожу вас.

Послушно следуя за профессором, я оглядываюсь на Лукаса.

Что-то безвозвратно сломалось между нами. Он поступил слишком жестоко. Вряд ли я смогу простить его.

Будто прочитав мои мысли, Лукас отвечает мне полным отвращения взглядом и уходит.

Поздно ночью, с мешком в руках, я брожу возле птичника, отыскивая на ощупь щеколду на клетке. Лекарь, конечно, помог, но левый глаз всё ещё болит, а в голове будто стучат маленькие молоточки.

– Что ты здесь делаешь? – неожиданно доносится сзади.

Айвен, едва различимый во тьме, стоит чуть по­одаль с двумя вёдрами пищевых отходов.

– Краду цыплёнка, не видишь? – огрызаюсь я. – Для Ариэль.

– Для икаритки? – недоверчиво уточняет он.

– Ариэль умеет мысленно разговаривать с птицами.

Чёрный силуэт замирает. Кажется, я даже вижу зелёные глаза Айвена.

– Ты выдашь меня или оставишь в покое? – требую я ответа. – Уж выбирай поскорее.

Нахмурившись, он медленно открывает рот, будто собираясь что-то сказать, но тут же закрывает его снова, плотно сжимая губы.

– Я совершила ошибку, – признаюсь я дрожащим голосом. Во мне не осталось ни гнева, ни храбрости, один только жгучий стыд. – Я была не права. Я не хотела…

Всё. Больше не могу выговорить ни слова. Сейчас разрыдаюсь.

Айвен молчит, но взгляд его меняется – он смотрит на меня открыто, сочувственно, позабыв о привычной ненависти.

Словно предупреждая меня держаться от него подальше, Айвен качает головой, ещё минуту нерешительно оглядывает птичник и уходит.

В Северной башне Винтер сидит рядом с Ариэль и гладит подругу по голове. Ариэль безжизненно растянулась на кровати лицом к стене.

Мёртвую птицу убрали, о случившемся напоминают лишь пятна крови на полу.

Я выпускаю принесённого цыплёнка из мешка, и птица, подбежав к икаритам, взлетает на постель.

Винтер с удивлением смотрит сначала на цыплёнка, потом на меня. Её взгляд постепенно смягчается.

– Я не хотела, чтобы всё случилось так… – оправдываюсь я, присев на свою кровать.

– Я знаю, – печально вздыхая, произносит Винтер. – Знать – моё проклятие. – Она поворачивается и смотрит мне в глаза: – Ты не виновата, Эллорен Гарднер. Это всего лишь ещё одна ужасная жестокость в длинной череде таких же отвратительных жестокостей. Ариэль была совсем маленькой, когда собственная мать отправила её в тюрьму в Валгарде, проклиная себя за то, что дала жизнь деаргдулу… вы зовёте их икаритами. Ариэль посадили в клетку. Ей было два года.

Я с трудом сглатываю комок в пересохшем горле. Отворачиваться нельзя. Я должна увидеть всё без прикрас.

– Могу я чем-нибудь помочь? – хрипло спрашиваю я.

Винтер только горестно качает головой.

И я делаю единственное, что мне под силу.

Молча сижу, слушая, как Винтер поёт протяжную эльфийскую мелодию. Мы проводим ночь без сна в полутёмной комнате, освещённой только призрачным светом мерцающей лампы. Посреди ночи высоко под потолком, на стропилах, неожиданно появляется Страж и почти сразу же исчезает.

Мы ждём, когда Ариэль придёт в себя. Винтер поёт, я беззвучно повторяю молитвы. Мы ждём.

Перед самым рассветом зелёные глаза Ариэль наконец открываются. Она растерянно смотрит на нас, двигается медленно, как заторможенная, но перед нами снова Ариэль.

Глава 22. Поэзия

В этом году я острее, чем обычно, ощущаю смену времён года. По утрам моё дыхание вырывается белыми облачками пара, когда я спешу через поля от Северной башни к университету, пальцы краснеют от холодного ветра.

В аптекарской лаборатории наступает горячая пора – мы смешиваем микстуру за микстурой. Осенью аптекарям скучать некогда. Чёрный кашель, пневмония, бронхит, красный грипп – все эти болезни приходят с ледяным осенним ветром и расцветают в переполненных душных комнатах.

На металлургии профессор-смарагдальфар требует, чтобы я работала с головокружительной скоростью, даёт очень мало времени на приготовление металлических порошков для лекарств, применяемых в хелаторной терапии, строго оценивает мои письменные работы (я едва дотягиваю до проходного балла). Профессор не любит гарднерийцев – это несложно прочесть в его взгляде, но его неприязнь ко мне – особого свойства. Только при помощи Куррана (он щедро делится со мной записями лекций и результатами лабораторных) я кое-как выношу эти занятия. От низкопробных нападок Фэллон тоже спасения пока нет.