Сиара Симон - Пастор

Вместо этого я использовал свой большой палец, чтобы вытереть глаза Поппи, испачканные теперь макияжем и слезами. Слегка размазанную помаду я оставил так, как было.

На самом деле было слишком заманчиво поцеловать, облизать и укусить её, поэтому я поднял Поппи и смог осуществить это, когда понёс её к алтарю. Её губы припухли от моего натиска, но всё же были такими уступчивыми к моему поцелую, такими восхитительно мягкими. Я застонал ей в рот, когда она, проскользнув мимо моих зубов, попробовала мой язык, и после этого прижался к ней ещё плотнее. Жёстче и сильнее, и я едва мог дышать, целуя эту женщину.

Я усадил её на алтарь, но не прервал поцелуй, поглаживая её груди и бёдра. Было, чёрт возьми, практически невозможно остановиться, но я достиг точки, где мало что имело значение, за исключением проникновения в неё, поэтому я отстранился.

— Ложись на спину, — сказал я, разрывая наш поцелуй и держа свою руку на её затылке, чтобы она случайно не ударилась.

Алтарь был длинным, а Поппи не была высокой женщиной, поэтому смогла комфортно расположиться, даже оставив свободное пространство. Я провёл рукой по её животу, обходя заднюю часть алтаря и таким образом находясь лицом к святилищу, как если бы начинал обряд причастия (прим.: заключается в освящении хлеба и вина особым образом и последующем их вкушении. Согласно апостолу Павлу, при этом христиане приобщаются Тела и Крови Иисуса Христа (1Кор. 10:16, 1Кор. 11:23-25); также «Евхаристия»). За исключением того, что вместо Тела и Крови Христа, расположенных передо мной, у меня была Поппи Дэнфорс.

Я пробежался кончиком носа вдоль её челюсти — ох, так медленно — и вниз по её телу, любя то, как ненасытно она выгибалась и льнула к моему прикосновению.

Она была для меня пиром - складочки, и впадинки, и мягкие изгибы - а такое обладание ею было словно первый - мощный и инстинктивный - глоток воздуха после всплытия на поверхность воды, и мне было плевать на все грехи, которые совершались мной в данный момент, я собирался упиваться этим каждую минуту.

Я покусывал внутреннюю сторону её бёдер. Кружил языком по каждому дюйму её киски. Мял её груди своими грубыми руками, пока она хныкала, куснул впадинку её пупка, пососал каждый её сосок, пока она извивалась на алтаре. Я брал поцелуи от неё, нежели делился ими с ней. Я скользнул пальцами в её щёлку, но не для того, чтобы заставить Поппи почувствовать себя хорошо, а для того, чтобы я смог насладиться ощущением влажности на кончиках моих пальцев.

Мне было известно, что она получала удовольствие от всего этого, и, пока Поппи со мной, я хотел заставлять её кончать часто и сильно. Когда я ласкал, и трогал, и вдыхал её запах, и питался её вздохами? Всё это было для меня.

И после, когда закончил получать то, что хотел, когда был настолько твёрд, что не мог мыслить здраво, я взобрался к ней на алтарь, встав на колени между её разведённых ног.

Я ждал ничтожные доли секунды, ждал громоподобно сошедший голос Бога, ждал такого же небесного вмешательства, как было тогда, когда Авраам связал своего единственного ребёнка и был готов к жертвоприношению. Но этого не произошло. Здесь была лишь шепчущая Поппи с трепещущей грудью:

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Я не знал, как кто-то мог так бесчувственно оттолкнуть Поппи: будто простую женщину, всегда желавшую такое, будто не более, чем шлюху, родившуюся в теле дебютантки. Потому что прямо сейчас, когда её глаза потемнели, а кожа пылала, она была самой священной вещью, которую я когда-либо видел. Чудо из плоти, ожидающее мою плоть, чтобы соединиться с ней.

— Ты поистине прекрасна, — произнёс я и провёл пальцем по её челюсти. Потом потянулся к её руке, переплетая наши пальцы. — Что бы ни случилось после этого, я лишь хочу, чтобы ты знала, что это того стоит. Ты этого стоишь. Ты стоишь всего.

Она открыла рот, затем закрыла его снова, словно не могла найти нужные слова. Одинокая слеза покатилась вниз из уголка её глаза, и я наклонился над ней, чтобы забрать ту поцелуем.

— Тайлер… — начала Поппи, но, поцеловав, я заставил её замолчать.

— Просто послушай, — сказал я, опускаясь между её бёдер. Она вздрогнула, как только головка моего члена прижалась к её входу. — Это, — проговорил я и частично толкнулся в неё, едва способный дышать, настолько тугой она была вокруг меня, — это твоё тело.

Я наклонил голову и заключил нежную кожу её шеи в плен своих зубов.

— Это твоя кровь, — прошептал я ей на ушко.