Сиара Симон - Пастор

Должен.

Я сделал шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой: положением её рук, вытянутых вперёд и связанных друг с другом, будто под властью молитвы; положением чёрных каблуков, которые вонзились в ковёр; положением её попки, выставленной напоказ и бывшей полностью в моём распоряжении.

Я вернулся к Поппи, задирая подол её платья одним пальцем:

— Это демонстрирует ужасно много, ягнёнок. Знаешь насколько?

Она взглянула на меня поверх своего плеча:

— Да, — ответила она. — Я могу чувствовать лёгкий ветерок на себе…

Я преклонил колени позади неё, как тогда после её исповеди, но на этот раз только для изучения. Подол платья действительно прикрывал то, что того требовало, и малейшее движение вверх показало бы нежно-розовую бороздку её щёлки.

— Почему ты надела это платье сегодня, Поппи?

— Я хотела… Я хотела, чтобы ты меня трахнул в нём.

— Такая неприличная. Но не настолько неприличная, какой бываешь в общественных местах и на работе со своей выставленной напоказ голой киской, — я встал, затем провёл рукой вверх по её бёдрам, захватывая пальцами мягкую ткань и поднимая её выше. — Что, если бы ветер вдруг задрал твоё платьице? — я ласкал её попку, пока говорил. — Что случилось бы, если бы случайно ты скрестила ноги, а кто-то бы смотрел на это под прямым углом?

Голос Поппи вышел приглушённым из-за её руки:

— Раньше я раздевалась за деньги. Меня это не заботит.

Удар.

Она сделала глубокий вдох, а я наблюдал, как красный отпечаток моей руки проявился на её заднице, такой ясный даже при тусклом вечернем освещении.

— Это заботит меня, — сказал я. — Ты знаешь, каким чертовски ревнивым я стану, если другой мужик увидит тебя вот такой? Как я ревную тебя к Стерлингу?

— Тебя не должно волн…

Удар.

Она задрожала, а затем изменила свою позу, чтобы подтолкнуть свою задницу ближе к моей руке.

— Знаю, — ответил я ей. — Дело не в этом. Я не использую твою прошлую жизнь против тебя. Но это… — я позволил своей руке скользнуть вниз, чтобы ладонью обхватить её киску, которая стала горячей, припухшей и влажной, — нынче вечером я забираю. Делаю своей. И она же превращает тебя в плохую девчонку, бывшую из-за неё сегодня такой безумной, — я снова шлёпнул Поппи, и она простонала в свою руку. — Не знаю, что такого в тебе, — продолжил я, придвинувшись к её уху, — но ты пробудила во мне грёбаного пещерного человека. Посмотри на меня, Поппи.

И она сделала это: один прекрасный глаз цвета ореха приоткрылся над её связанной рукой. Я притронулся к её киске, и та была настолько скользкой напротив моей ладони, что потребовалась вся моя сила, чтобы не показать, насколько диким меня сделало то, что Поппи могла заводиться от порки и подчинения. Но я должен был поставить именно эту галочку, урегулировать последний вопрос, потому что не хотел попасть в феминистский ад, находящийся на первом месте среди других, на которые я уже был обречён.

Я снова сжал её киску, а Поппи изо всех сил старалась удержать свой взгляд на мне.

— Поппи, я… Я хочу быть таким с тобой. Грубым. Собственником. Но ты должна мне сказать, что это нормально, — я положил голову ей на спину, а затем заскользил своим лицом к её шее. — Скажи мне, что это нормально, Поппи. Скажи эти слова, — Боже, этот запах лаванды, и её шелковистые локоны у моей щеки, и ощущение её влажной киски, пульсирующей в моей руке. — Просто… Блядь.

— Да, — произнесла она, и её голос был настойчивым, чётким, громким. — Да, пожалуйста.

— Пожалуйста, что? — мне было необходимо убедиться. Ибо то, что я желал сотворить с этой женщиной… Левит (прим.: третья книга Пятикнижия (Торы), Ветхого Завета и всей Библии; в талмудической литературе чаще именуется «Торат коханим» («священнический устав»), посвящена религиозной стороне жизни народа Израиля) даже не приблизился к охвату числа всех тех способов, которыми я хотел осквернить её.

Вместе с нуждой я мог услышать в голосе Поппи улыбку:

— Тайлер, ты именно то, что я хочу. Используй меня. Будь грубым. Оставляй отметины, — она замолчала. — Пожалуйста.

Это было всё, в чём я нуждался. Я поцеловал её в затылок, а затем выпрямился, чтобы снова шлёпнуть её по попке, сразу после чего растёр отпечаток для успокоения пылающей кожи.

— Встань и развернись, — приказал я, и она тотчас исполнила.

Одного взгляда на её лицо было достаточно, чтобы кончить, ибо она выглядела так, словно была готова сделать что угодно — что угодно — лишь бы быть оттраханной, и в моей голове было много идей того, чего бы мне хотелось сотворить с ней.