Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

эмигрантом, врач, должно быть, прекрасно понимал, каково ей было потерять

свою семью, свое прошлое, свою национальную принадлежность. Ее мать умерла

во время войны от рака груди, а сестра пропала без вести после налета британской

авиации на немецкий город Йена. Как я упоминал, мамина сестра была

фанатичной нацисткой, и они расстались на плохой ноте. Хотя после войны кто-то

сообщил маме, что перед смертью сестра поменяла взгляды. Думаю, маме также

казалось – хотя я никогда не спрашивал ее об этом прямо, – что, сбежав из

Германии, она предала свои принципы, потому что отказалась отстаивать их и

бросила на произвол судьбы коллегу, представшую перед судом.

Лечение сработало, и неизвестно откуда взявшиеся синяки сошли. Нельзя сказать,

помог ли здесь психоанализ или же дело было в том, что отец, по его

собственному признанию, из-за маминой болезни стал гораздо более

внимательным мужем. А может, ей стало лучше оттого, что в больнице она

отдохнула от воспитания четверых детей практически в одиночку: со стороны

помощи не было, а отец всего себя посвящал работе. Родители как-то пошутили,

что мой характер, который доставлял им немало проблем, помимо прочего

сформировался под влиянием материнской депривации, которую изучал

знаменитый детский психолог Боулби.

Может, это действительно так, а может, и нет, но лишь к старости я осознал, как

сильно родители повлияли на меня, а заодно понял, что всем хорошим в себе я

обязан исключительно им.

Еще через тридцать лет, когда я учился на медицинском, у мамы опять появились

багровые отеки («шишки», как она их называла), сильно переполошившие

родителей. «Наверное, ты из-за чего-то сильно нервничаешь», – помнится, чуть

ли не в отчаянии говорил ей отец, когда она лежала в кровати, корчась от боли. К

счастью, на этот раз выписанный специалистом препарат «Дапсон», который

обычно применяют при проказе, быстро помог. Если бы это ничем не

примечательное лекарство продавалось в 1950 году, я, возможно, вырос бы

совершенно другим человеком – не сидел бы сейчас в отдаленной непальской

деревушке у подножия горы Манаслу и не записывал бы воспоминания о

родителях под звуки горной реки Будхи Гандаки: с шумом преодолевая

многочисленные пороги, она течет от вершин Гималаев, чтобы потом стать

частью реки Трисули, впадающей в Ганг, который несет свои воды в Индийский

океан.

* * *

Отец всегда был неисправимым оптимистом – даже когда память начала

подводить его, он надеялся, что все наладится. Однажды – еще до того, как

деменция окончательно взяла над ним верх и он по-прежнему жил в большом

старинном доме с видом на парк «Клэпхем Коммон», – я выгравировал нашу

фамилию на медной табличке и повесил ее у звонка на входной двери (тут был

еще один звонок для квартиры в подвале, которая теперь сдавалась). Гравировка

получилась неуклюжей, и буквы постепенно уменьшались.

– Прямо как мои способности, – печально сказал отец, когда мы вдвоем

разглядывали прикрученную табличку. Тогда он еще отдавал себе отчет в том, что

с ним происходит. – Но думаю, что все наладится.

* * *

Во время второй поездки в Непал я вместе с Девом посетил мобильный госпиталь,

организованный им в отдаленном уголке страны. Покрытая щебнем дорога

заканчивалась в районе Горкха, после чего мы потратили три часа, чтобы

преодолеть тридцать шесть километров по горам до небольшого городка Аругхата.

Мы двигались по ухабистой грунтовой дороге – правда, недостаточно ухабистой

для того, чтобы отвадить грузовики и автобусы, которые ползли по ней в облаках

коричнево-желтой пыли. Порой места едва хватало, чтобы с трудом разъехаться

двум машинам, причем крайнюю от отвесного обрыва отделяло всего несколько

сантиметров. В ясный день здесь можно было бы разглядеть гору Манаслу,

вздымавшуюся над долиной, – одну из красивейших вершин Гималаев, восьмую

по высоте в мире, – но вокруг стояла густая дымка, и ничего видно не было.

Мобильный госпиталь расположился на месте новенькой больницы первой

помощи, которая за несколько дней до открытия сильно пострадала от

землетрясения. Она оставалась заброшенной, пока Дев не приехал ее осмотреть и

не обнаружил, что бóльшая часть здания пригодна для использования, хотя

внутри и царил ужасный кавардак. Первая группа прибыла за день до нас, и я