Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

И именно политические взгляды накликали на нее беду. Кто-то подслушал, как в

разговоре с одной из коллег мама высказывала антинацистские идеи. Коллега

попала под следствие и угодила за решетку, а маму отпустили на том основании,

что, как выразился один из допрашивавших ее гестаповцев, она «тупая девка».

Однако ее должны были вызвать в суд в качестве свидетельницы – для

перекрестного допроса по делу коллеги, и она чувствовала, что не вынесет этого.

Словом, отец женился на ней, и они уехали в Англию всего за несколько недель до

начала Второй мировой войны.

Мамина сестра была ярой сторонницей Гитлера, а брат вступил в ряды

люфтваффе, правда, из любви к небу, а не из политических убеждений. Не знаю,

каким образом мама поняла, что гитлеровский режим несет в себе зло. Лишь

после ее смерти, прочитав документы о том, что происходило в Германии тех лет

(в переводе, так как мой немецкий оставляет желать лучшего), я осознал, каким

мужественным было мамино решение. Решение покинуть Германию – страну, чей

народ известен глубочайшим уважением к власти, да еще накануне войны, –

многие восприняли как предательство. Сейчас, с высоты прожитых лет, все

кажется очевидным, но как бы я хотел, чтобы мама по-прежнему была со мной и

мы с ней могли поговорить об этом!

Спустя шестьдесят лет я затронул эту тему в разговоре с родителями. Мой брак

трещал по швам, и я иногда заходил к ним, чтобы пожаловаться на несчастную

жизнь. Конечно, не следовало обременять их своими проблемами, но мне было

непривычно практически на равных вести с ними разговоры о сложностях

семейной жизни. Я узнал, что решение жениться на маме далось отцу нелегко,

хотя он так и не уточнил почему. Мама предположила, что у него была невеста в

Англии, но отец это не подтвердил. По его словам, он был в таком отчаянии, что

однажды (в те годы он работал младшим юристом в Лондоне), идя по Тоттнем-

Корт-роуд, заметил вывеску, предлагавшую услуги психотерапевта. Наверное, это

была какая-нибудь христианская миссия. Так или иначе, отец познакомился там с

человеком, который оказал ему неоценимую помощь.

В Непале браки и сегодня договорные. Если верить моим тамошним друзьям,

такая схема обычно срабатывает.

Иногда мне кажется, что на редкость успешный брак моих родителей в каком-то

смысле тоже был договорным, а базировался этот договор на следовании букве

закона и соблюдении морально-этических и демократических принципов.

Начиная с шестидесятых родители активно участвовали в создании организации

«Международная амнистия», а мама вела – в типичной для нее спокойной и при

этом эффективной манере – реестр политических заключенных в десятках стран

мира. Поначалу офис организации размещался в адвокатской конторе Питера

Бененсона, в голову которому и пришла идея ее создания. Я иногда тоже помогал,

правда, помощь моя заключалась главным образом в облизывании марок и

заклеивании конвертов. Хотелось бы мне сказать, что эти письма

предназначались диктаторам по всему миру. На самом же деле в большинстве

своем они представляли собой новостную рассылку и были адресованы

маленьким волонтерским группам (ячейкам, как у революционеров), а уже те

непосредственно брали под защиту конкретных заключенных и направляли

письма протеста диктаторским режимам, взявшим этих людей под стражу.

К моменту моего появления на свет в 1950-м у мамы развилась странная болезнь,

которая вызвала появление мучительно болезненных синяков вокруг многих

суставов. Она обращалась к всевозможным специалистам, но никому из них не

удалось поставить вразумительный диагноз. Один предположил, что это

аллергическая реакция, из-за чего родители вынуждены были избавиться от всех

домашних животных. Единственное, что помогало, – это мышьяк (из-за него у

мамы впоследствии развилась редчайшая форма рака кожи под названием

«болезнь Боуэна»).

В конце концов (мне тогда было всего несколько месяцев) родители от отчаяния

обратились за помощью к психиатру, и маму на полтора месяца положили в

оксфордскую больницу «Парк Госпиталь» для лечения методами психоанализа

под наблюдением врача – немецкого эмигранта, как и она сама. Однажды она мне

рассказала, что он напоминал ей отца – моего деда, который неожиданно умер в

1936 году от давшего метастазы рака кишечника. Ей было восемнадцать. Будучи