Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

гостиница. Большинство яблонь срубили, и вместо них вырос унылый жилой

массив. Амбар и конюшни снесли. Между жилых домов и припаркованных машин

по-прежнему стоит одинокая сосна, некогда охранявшая вход в рощу. В детстве я

очень боялся туда ходить, поскольку верил, что в ней обитают ведьмы и прочая

нечисть, сказки о которых я так любил читать. Помню, как шестьдесят лет назад

стоял возле этой сосны – она, наверное, была гораздо меньше, хотя и казалась мне

огромной, – и не решался сделать шаг, чтобы попасть в густую темную чащу. И это

несмотря на то, что я мечтал быть отважным странствующим рыцарем! Стоя там,

я иногда слышал, как в ветках над головой завывает ветер, и меня переполняло

будоражащее чувство соприкосновения с чем-то невероятно таинственным, с чем-

то таким, что можно лишь ощутить, но не увидеть.

У нас было много домашних животных, в том числе исключительно умный

лабрадор по кличке Бренди. Он принадлежал моему брату, но мне очень хотелось

научить его сидеть и стоять на задних лапах. Даже не знаю, откуда у меня

возникло такое желание – сейчас я ненавижу смотреть, как животных обучают

подобным трюкам. Я дрессировал Бренди довольно жестоко – с помощью кнута,

сделанного из электрического провода, и печенья. Он быстро начал выполнять

мои команды, и я наслаждался ощущением власти над ним, пока мама не

застукала меня с этим бедным созданием. В качестве безмолвного напоминания о

содеянном мной пес до конца жизни больше никогда не оставался со мной

наедине, как бы я ни старался убедить его в своей любви. Я ощутил глубочайший

стыд, и это чувство навсегда осталось со мной, а кроме того, пришло болезненное

понимание того, насколько легко можно поддаться жестокости. Наконец, это был

один из первых уроков о том, как власть портит людей, и порой я задумываюсь

над тем, что благодаря этой истории стал более добрым хирургом, чем мог бы

иначе быть.

Нечто отдаленно похожее произошло со мной, когда я работал санитаром в

шахтерском городке на севере страны. В местной больнице был один пожилой

анестезиолог – чудовищно некомпетентный, как я теперь понимаю. Когда я

впервые ему ассистировал, у него возникли сложности с интубацией пациента,

который начал синеть на глазах (так называемый цианоз, являющийся

следствием кислородного голодания). Совершенно без задней мысли я спросил,

всегда ли его пациенты синеют во время анестезии. Не помню, что он ответил, но

другой санитар упал со смеху, когда я рассказал ему про этот случай. Несколько

дней спустя у того же врача возникли сложности с интубацией еще одного

пациента, который начал отбиваться: бедняге явно не сделали нормальную

анестезию.

Анестезиолог попросил меня подержать пациента, и я с радостью согласился.

В школьные годы я любил хорошую драку (но были и постыдные случаи, когда

сила и агрессия брали надо мной верх и я доводил до слез своих противников).

В этот момент в наркозную комнату зашла старшая операционная медсестра

Доннели и увидела, как я удерживаю пациента мертвой хваткой. «Генри!» –

только и сказала она, потрясенная увиденным.

Я никогда этого не забуду. Возможно, именно из-за этих двух случаев я

испытываю отвращение, когда вижу, как небрежно другие врачи порой

обращаются с пациентами.

Несколькими годами позже, работая младшим медбратом в психогериатрическом

отделении психбольницы, я заметил, что атмосфера в каждой палате

определялась в основном тем, какой пример подавали всем старшие медбратья,

большинство из которых понимали, насколько это ответственная и непростая

задача – круглосуточно ухаживать за недееспособными больными. Но постепенно

власть в больницах стала переходить от медицинского персонала к управляющим,

которые не имеют к медицине никакого отношения; их главная задача –

выполнение установленных политиками плановых показателей, и они никак не

контактируют с пациентами. Поэтому не стоит удивляться тому, что качество

медицинского обслуживания ухудшилось.

В старом оксфордском доме с чудесным садом – моим маленьким раем – я жил

вольно, словно счастливый дикарь; как младшего из четырех детей в семье, меня

изрядно баловали. Когда мне исполнилось десять лет, мы переехали в Лондон, и

для меня это было равносильно изгнанию из Эдемского сада.

* * *

Итак, я шел по бечевнику к дому смотрителя шлюза и размышлял: ради чего все-