Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

спине в ужасном шейном корсете, да и ухаживать за ней и проводить

физиотерапию будет намного проще.

Еще через день, когда мы с Девом совершали обход пациентов, я увидел девушку в

отделении интенсивной терапии.

– Если она когда-нибудь покинет больницу, то боюсь, что здесь, в Непале, у нее

вскоре разовьются пролежни и почечная инфекция, – заметил я.

Дев состроил мрачную гримасу.

– Вряд ли она долго протянет. Кристофер Рив был миллионером и жил в Америке,

но все-таки скончался от осложнений. Каковы шансы у бедной крестьянки из

Непала?

Я взглянул на девушку – по крайней мере она не могла понять, о чем мы говорим.

Как и многие непальские женщины, она – с невозмутимым, совершенно

симметричным лицом, большими карими глазами и высокими скулами – была

очень красива. Когда к ней обращались, отвечала она немногословно. Ее голова

была зафиксирована с помощью неудобного хирургического воротника из

розового пластика. Я сказал, что его можно снять, и Дев согласился, ведь кости

сломанного позвоночника были надежно скреплены между собой металлической

конструкцией.

– Я установил запирающую пластину, – сказал он. – Очень дорогую. Тысячи

рупий.

И он в очередной раз завел свою пластинку: мол, зарубежные компании,

выпускающие имплантаты, продают их за полную стоимость даже в странах

третьего мира, при этом большинство хирургов получает от производителей

двадцатипроцентные откаты, которые пациенты вынуждены компенсировать из

собственного кошелька. Дев всегда отказывался участвовать в таких махинациях.

Нечто подобное, пусть и в узаконенном варианте, можно встретить и во многих

европейских странах, хотя там дополнительная стоимость, взятая из воздуха,

ложится на плечи всех налогоплательщиков, а не конкретных пациентов.

– Что ж, производители выпускают медицинское оборудование, чтобы заработать,

а не из альтруистических соображений, – вот и все, что я смог ответить.

Через несколько дней парализованную девушку перевели в обычную палату, но

вскоре у нее начались проблемы с дыханием – что в подобных случаях бывает

довольно часто – пришлось вернуть ее в отделение интенсивной терапии и

подключить к аппарату искусственной вентиляции легких.

– Вчера я поговорил с ее мужем, – сообщил Дев. – Он вернулся из Кореи. Думаю,

он уже почти смирился с тем, что она может умереть. Хотя в Непале с этим очень

непросто. Если врач предельно честен, могут возникнуть неприятности. Здесь не

удастся просто поставить родственников перед фактом. Я сказал ему, что он еще

молод. Я сказал, что если она умрет, то по крайней мере у него будет возможность

начать все сначала.

– Но сейчас, когда она на искусственном дыхании, стало проще, не так ли? –

ответил я, потому что для пациентки гораздо лучше было бы умереть под

наркозом, пока она подключена к аппарату искусственной вентиляции легких,

чем от пролежней и инфекции в больнице или у себя дома (не то чтобы у нее были

шансы вернуться домой).

На следующем утреннем обходе я увидел, что вокруг кровати девушки столпились

врачи и медсестры. Она издавала душераздирающие стоны, пока анестезиолог

вводила в трахеотомическую трубку гибкий оптоволоконный кабель бронхоскопа.

Рентгеновский снимок ее грудной клетки выглядел ужасно. Все время, пока

анестезиолог пыталась удалить жидкость из легких, пациентка продолжала

жалобно стонать. Накануне мы с Девом сошлись на том, что ей было бы лучше

умереть, но положение моего друга было безвыходным. Мог ли он отказаться от

операции и оставить пациентку со сломанным позвоночником умирать?

Родственники вряд ли согласились бы на это. А может, следовало позволить им

забрать девушку в другую больницу, где ее прооперировали бы (скорее всего

далеко не так качественно, как здесь)? За все годы медицинской практики мне ни

разу не приходилось сталкиваться с проблемами подобного рода.

Мы, нейрохирурги, привыкаем к тому, что у большинства наших пациентов

сильно поврежден мозг, из-за чего после операции они находятся без сознания. В

результате мы словно забываем, что в отделении интенсивной терапии лежат и

парализованные пациенты, которые все прекрасно осознают и чувствуют. Они

переживают чудовищные страдания, которые не в состоянии выразить. Может

быть и так, что мы попросту закрываем на это глаза. Мне больно в этом