Ахто Леви - Улыбка Фортуны

Он сказал, что все правда.

Была ранняя весна, было холодно, и она пригласила его в дом. На третьем этаже она открыла дверь, они вошли. Тут появилась худющая женщина, молча приняла у Этель ее пальто. Он тоже разделся и снял обувь.

Она сидела на диване, курила, и было приятно смотреть на ее длинные, тонкие, белые пальцы, на ее руки, на кольца дыма, поднимающиеся спиралью к потолку.

— Неужели вы воображаете, что я могу вас полюбить? Ведь вы же...

преступник. Преступление еще никогда и никому не приносило счастья...

О, как много правдивых слов говорила она в тот вечер, но эти слова не доходили до его сознания, они не имели никакого отношения к Сирье.

— Скажите, вы... воруете? — спросила она. — Да? Вещи? Деньги? Драгоценности?.. У вас, наверное, бывает много денег... Но они же чужие...

Она рассматривала его с явным превосходством, как человека весьма любопытного, но далекого от цивилизации, и была права, потому что действительно, будь у преступника хоть пять высших образований, цивилизованным человеком его считать нельзя. У Серого же образования не было, а в данную минуту его к тому же страшно мучили рези в животе.

— Ваши письма,— сказала Этель,— пострашнее рассказов Эдгара По... Вы читаете книги? Был такой писатель, писал страшные истории...

«Однако она совсем не такая, какой я ее представлял, — размышлял Серый Волк,— она не простая и не душевная... Да, она — светская. Она знает о своей красоте и, будь покоен, она красоту свою дешево не продаст. Ей надо «удачно выйти замуж» — так, чтобы хватило на всю жизнь».

Серого она не боялась: стоило ей крикнуть, и появилась бы та молчаливая мумия — родственница или домработница.

Он смотрел на нее, на все в ее доме, и все говорило о достатке: дорогие картины, ковры, красивая мебель, корзины с тепличными цветами, безделушки. И опять портрет — того молодого человека, которого он с нею видел не раз. О, его портреты были всюду: вот он в свитере, с трубкою, похож на молодого яхтсмена; вот он в пальто с меховым воротником, улыбается загадочно, похож на киноактера; вот он смотрит в бинокль с капитанского мостика... Уж этот-то пижон наверняка перспективен. Такие люди, как Этель, да и этот позер просто не захотят поверить, что существует жизнь, которую прожил Серый. И сам Серый, наверное, вызывает у них такое же чувство, как нищий в электропоезде: зачем он, дать ему копейку или сделать вид, что его и нету совсем...

— Это Ренуар. Портрет Жанны Самари, — сказала Этель, видя, что он рассматривает картины. — А это Домье... «Сладкие воспоминания». Вы знакомы с историей живописи? — в ее голосе явная издевка.

О нет. Но интересная картина всегда интересна, знакома тебе ее история или нет. Ренуар, Домье... Тут она включила радио, послышалась приятная, но грустная мелодия, и она его спросила, как ему нравится Сибелиус...

Нет, он даже не слышал фамилии Сибелиус. Глядя на «Сладкие воспоминания», он вспомнил ее вопрос о том, много ли бывает у него денег, и соврал, показывая на «Сладкие воспоминания», что у подобной старухи недавно стащил из древнего сундука мешок с какими-то неизвестными старинными украшениями и монетами. О, это совеем другое дело... Нищий, нашедший бриллиант, — почти человек.

Она стала его подробно расспрашивать об этих монетах, и Серый нарисовал на бумаге какие-то фантастические чудища, пообещал принести ей пару пригоршней, показать, если она позволит; и она позволила, даже обещала познакомить его со своими друзьями и начала разрабатывать варианты, как и где провести вечер. Видно, она этими монетами здорово заинтересовалась.

...Сибелиус, Ренуар, Домье... Неужели этот мир недоступен ему, неужели недосягаем? Нет, Ренуар существует для других людей, таких, как настоящая Сирье, и в таком случае... Кто знает, может, этот мир не так уж и недоступен, хотя и очень далек...

Потом настал день, когда ушла ненависть.

Тишина. На берегу реки Пярну в такой ранний час никто не гуляет, река гуляет сама. Впрочем, здесь, в устье своем, она уже заканчивает прогулку, здесь она выходит в море, на большое водное собрание.

На берегу реки несущей к морю куски льда, рядом со старым рыбацким баркасом, пролежавшим на этом берегу уже, наверное, не одно десятилетие, сидел на бревне человек в коротком сером пальто, в велюровой шляпе, в лыжных ботинках. Человек был спокоен и тих, как это утро. В только что минувшую ночь, в последнюю волчью ночь, было покончено с ненавистью затравленного зверя, которую он долго в себе носил, не зная, как от нее избавиться. Теперь он избавился. И помогла ему в этом смерть. Наверное, права была Мари, сказавшая: «Для того, чтобы не ненавидеть, нужно любить». Она была права, но от ненависти до любви не всегда один шаг...