Поэзия Золотой Орды

Плоды, наливаясь, висят на виду,
Кругом благодать, словно в райском саду.

Но шествует мимо рабов череда;
Сухейля к земле пригибает беда.

Не видят глаза чужеземных чудес,
Не радуют сердца ни речка, ни лес…

Цепями сковали Сухейля враги,
Набили колодки на обе ноги,

В застенок упрятали в недрах земных:
Ни «ахи», ни «охи» не трогали их.

Светило дневное сокрылось с земли,
Цветок вырван с корнем и вянет в пыли;

Не виден из ямы сияющий свет —
Ни смерти, ни жизни невольнику нет.

Но сильному духом не сгинуть в тюрьме,
Отваге его не угаснуть во тьме.

Вращаются звезды, светлеет восток —
Из правды проклюнется счастья росток.

Во тьме ожиданий, в зиндане глухом,
Забылся Сухейль от усталости сном.

Явилось ему сновидение вдруг,
Объяли Сухейля восторг и испуг:

Во сне этом — пери святой красоты
В прекрасном саду собирала цветы.

«Не ты ль тот цветок, — он спросил, как в бреду, —
Что краше любого соцветья в саду?

Но кто ты? Земной человек или джинн?
Мне имя свое поскорее скажи!

Всевышнего я восхвалю что есть сил
За то, что тебя мне, как солнце, явил!»

Ответа он ждал, ожиданьем томим,
Но пери-судьба посмеялась над ним,

Исчезла, как лань, в золотистом дыму
И сердце огнем опалила ему.

Сухейль устремился за пери вослед
В небесный, прозрачный, струящийся свет,

Но в лунный дворец ее он не попал
И снова в свое подземелье упал.

Печально постигнув, что это лишь сон,
На участь свою вновь посетовал он.

В шатре принимал донесения шах,
Победные вести звучали в ушах.

Средь сверстниц своих, краше тысячи лун,
Сияла красой его дочь Гульдурсун.

Прекраснейший с ней не сравню я цветок,
В душе ее — чувств лучезарных исток.

Она, кому ровни вовек не найду,
Гуляла в цветущем гаремном саду.

Сухейля в цепях мимо сада вели…
Душа Гульдурсун словно взмыла с земли.

Узнала любви притяженье душа,
Землей вокруг Солнца круженье верша [81] Сайф-и Сараи запросто пишет о движении Земли вокруг Солнца за полтораста лет до Коперника. .

Она полюбила, в мечтанье своем
Себя видя — розой, его — соловьем.

Но в тесном затворе не петь соловью,
На воле заводит он песню свою.

Он розу возлюбит, любви не тая,
Не станет и роза терзать соловья…

С подобными чувствами шахская дочь
Все думала: как же Сухейлю помочь?

Не только красива, еще и умна,
Снотворное в хлебе сокрыла она,

Чтоб хлеб этот страже тюремной отдать,
Чтоб юношу пленного вновь увидать.

К тюремщику тайно придя в ту же ночь,
Тот хлеб отдала ему шахская дочь.

Когда он уснул, заглянула в тюрьму —
Как яркое солнце, развеяла тьму.

Там пленник, цветком увядая во мгле,
Лежал без сознанья на голой земле.

В слезах Гульдурсун в подземелье сошла,
Коснулась рукой дорогого чела.

Очнулся Сухейль — не поверил глазам,
Подумал, что стал падишахом он сам:

Приснившейся пери сияющий лик
Пред ним ослепительной явью возник.

Щека горячо прижималась к щеке,
Общались глаза на одном языке.

Сказала Сухейлю его Гульдурсун:
«Я в жертву тебе свою жизнь принесу!»

«Я нищ пред тобой, — он сказал, — но и смерть
Бессильна на чувства оковы надеть.

Тебе я пожертвую душу и кровь!»
Случалась ли в мире такая любовь?

Сказала любимому шахская дочь:
«Нам случай удачный представила ночь!

Давай устремимся в далекую даль,
Туда, где не ждут нас тоска и печаль!»

Не спорил Сухейль; в полуночной тиши
Он глянул наружу — вокруг ни души.

Пустились влюбленные в путь при луне,
Печально сиявшей в ночной тишине.

Дорога плутала, свободой маня,
Да только в конце их ждала западня: