Свен Хассель - Блицфриз

Какой-то рабочий что-то говорит нам.

— …б твою мать! — резко отвечает Порта, и рабочий быстро скрывается.

Я так потею от страха, что одежда липнет к телу.

Порта спокойно входит в большую трансформаторную подстанцию. Вслед ему с любопытством смотрит ефрейтор НКВД. Я наблюдаю за охранником, держа автомат наготове. Даже если мне придется стрелять, в грохоте машин этого никто не услышит. Шум такой сильный, что в голове пульсирует боль. Невероятно, что люди могут работать здесь днем и ночью, не сходя с ума.

Порта выходит из подстанции, вытирая руки ветошью. Собирает ее комком и с усмешкой бросает в ефрейтора НКВД. Ефрейтор ловит комок и бросает обратно. Они играют так несколько минут. Я едва не кричу от нервозности. Порта, должно быть, сошел с ума.

Я не знаю, нужно ли отдавать честь ефрейтору или нет. Нас должны были бы лучше проинструктировать об уставах Красной армии. Решаю откозырять на приятельский манер. Вряд ли он придерется ко мне, если я ошибусь, поэтому лучше небрежный, фамильярный салют, чем никакого. Ефрейторы во всех армиях болезненно относятся к отданию чести.

Ефрейтор смотрит на меня, делает шаг вперед, останавливается, снисходительно кивает и жестом велит продолжать путь. Я дружески улыбаюсь ему, но его лицо остается застывшим. Ефрейтор НКВД не улыбается рядовому.

Мы идем по заводу, как хозяева. Порта останавливается и указывает вверх.

Я поднимаю взгляд и быстро отскакиваю в сторону. Громадный кран опускает собранный Т-34 прямо на меня.

С завода выходит длинный состав железнодорожных платформ. На каждой платформе — готовый Т-34. Влажная краска блестит в электрическом свете.

Видели бы это штабисты, думаю я. Тогда, может, поняли бы, что Красная армия отнюдь не разбита. На одном только заводе ЗИС достаточно танков, чтобы снабдить пять дивизий. Когда они пойдут в бой, помоги Бог вермахту.

Мы быстро вскакиваем на платформу, идущую к девятому цеху. Одна из сумок со взрывчаткой начинает у меня выскальзывать. Проходящий мимо рабочий с дружеской улыбкой вталкивает ее мне обратно под мышку. Я крепче прижимаю ее рукой.

Мы спрыгиваем у ворот девятого цеха. Тишина снаружи воспринимается как удар в солнечное сплетение.

В орудийном цехе, где грудами составлены танковые башни, шум оглушительный. В нем потонул бы даже звук пушечного выстрела.

Порта намного впереди меня, разговаривает, жестикулируя, с двумя рабочими. Расслышать, что он говорит, невозможно. Каждое слово тонет в шуме машин. Мы многое понимаем по-русски, но знаем язык недостаточно для ведения разговора.

Электровоз ввозит платформы в цех. Мимо нас пробегают пожарники в медных касках, таща за собой пожарные насосы, приводимые в действие от руки.

Какой-то железнодорожник раздраженно отталкивает меня и что-то кричит.

— …б твою мать! — ору я ему в ухо.

Железнодорожник грозит кулаком. Я навожу на него автомат. На его лице появляется дружелюбное, извиняющееся выражение. Энкаведист с автоматом всегда прав.

Платформы останавливаются, и я ныряю под них. Порта сует заряд взрывчатки под конвертор, из которого доносится громкое бульканье расплавленного металла.

Под потолком мигает красная сигнальная лампочка. Что это означает? Русские знают, что мы здесь?

Отряд энкаведистов быстро проходит по цеху и выходит в маленькую дверь.

Порта тянет провода к взрывному устройству. Моя задача прикрывать его. Я уже снял синие колпачки с фанат и готов пустить их в ход. Порта нагло выпрашивает у рабочего самокрутку, которую тот только что свернул.

Рабочий улыбается и подносит ему огня. Порта угощает его черутой[98].

— Германская цыбарка! — кричит Порта по-русски.

— Спасибо, — кричит в ответ рабочий, зажигает ее и глубоко затягивается.

В России люди вроде него почти незнакомы с роскошью. Мне даже хочется предупредить его, чтобы он вышел из цеха до взрыва. Почему нас не послали в Кремль? В этом был бы смысл.

Новый отряд НКВД пробегает в противоположном первому направлении. Вид у всех взволнованный. Неужели схватили кого-то из наших?

Сержант останавливается и машет нам рукой.

Порта отвечает ему оскорбительным русским жестом.

Сержант бежит дальше. Если русский не повинуется приказу, значит, ему служит защитой другой приказ. Все носящие военную форму русские это знают.

Из цеха выезжает колонна Т-34. Мы хватаемся за буксировочные крюки и влезаем на броню. У ворот энкаведисты орут на нас и грозят автоматами. Мы небрежно отмахиваемся от них, как делают русские, у которых есть власть.