Владимир Шуля-Tабиб - Записки отставного медицин-майоре

Владимир Шуля-Tабиб

ЗАПИСКИ ОТСТАВНОГО МЕДИЦИН-МАЙОРА

- Третья, срочно! Ножевое ранение Бульвар Ленина, 9 - 4. Данные уточните на месте.

- Понял. Погнали!

...Дверь открыта. Пожилая женщина у дверей перепугана насмерть, скомканный

платочек у рта.

- Пожалуйста, доктор, миленький, скорее!

Прямо с порога бьет в нос удушливый запах рвоты. На полу парень лет двадцати

двух- трех, с бритой головой, в задранной десантной тельняшке. На животе около пупка

цветет синеватая розочка - вылезшая из раны кишка.

Проникающее, дело дрянь. Зрачки стоят неподвижно посередине, кожа мраморно-

бледная. Вздохи редкие, шумные. Агония. Но на сонных артериях пульс еще есть. Надо

попытаться.

-Аня, адреналин!

Впустую. Вздохи все реже, давление по нулям. Судорога... Все.

-Аня, передай диспетчеру, пусть вызывает милицию, здесь труп!

Из соседней комнаты выбирается карапуз с пальцем во рту, за нима молодая

растрепанная женщина.

- Доктор, он сдох?

Я молча киваю.

- Слава богу! Хоть не зря сидеть буду!

Я молчу. Смотрю ей в глаза и молчу.

Карапуз сосредоточенно сосет палец. Повернулся к матери и с любопытством:

- Мама, тебя заберут? Тебя заберут? Совсем-совсем?

Показался милицейский сержант.

Всѐ, наши функции на сегодня закончены. Это потом, месяца через три-четыре, вызовут к прокурору, допросят, как лежал, где лежал, характер ранения.

- Поехали, шеф?

- Да-да, - киваю я, но не двигаюсь с места, не могу оторваться.

Фельдшер недоуменно смотрит на меня. А я все стою и стою.

Эта драная тельняшка... и синяя розочка... Афган, Кундуз!

...Колонну цистерн с водой раздолбали в самом центре Кундуза среди бела дня.

Командир только успел передать по рации, где находится. Через двадцать минут разведрота

на БМД была на месте, но опоздала, как и к я этому парню.

На обочине догорал БТР охранения, передняя цистерна уткнулась в него носом, но не

горела. Остальные четыре стояли на дороге. У второй возле машины лежал парнишка -

бритоголовый, в задранной на животе тельняшке. На плече справа пятно крови. И вспоротый

ножом живот с вывалившимися сине-красными кишками. Невидящие расширенные зрачки, сухая роговица.

Как это у Твардовского? "Уже нездешний и устремленный в вечность взгляд"

Красиво. И неточно. То есть совсем неверно. У трупа нет взгляда. Именно это отсутствие

взгляда и есть смерть. Тому, кто видел это часто, нет необходимости щупать пульс, слушать

и т.д. Достаточно этих невидящих глаз, остекленевшей роговицы.

Мы с ротным проходим вдоль машин, и везде: то на руле, то в кабине, то рядом с

машиной - трупы, трупы, трупы, остекленевшие глаза.

Я здесь не нужен. Им уже никто не нужен.

Ротный бормочет рядом:

- Дураки! Я ж говорил им: нельзя тринадцать, только не тринадцать!

Лейтенант, два прапора, десять солдат. Как раз тринадцать. Как будто, если бы их

было двенадцать или четырнадцать, было бы легче.

Только теперь замечаю толпу у забора. Подходим с переводчиком.

- Кто видел, как это было?

Все молчат. В глазах - у кого ненависть, у кого страх, у большинства ничего. Как

говорят афганцы, "парванис" - мол, не наше дело, нам все равно. Но ни один не смотрит в

глаза.

И конечно же, сегодня НИКТО НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛ. Здесь хоть и не Сицилия, но "омерта"

- закон молчания - действует.

Впрочем, стукачи есть и здесь, и к вечеру мы будем знать, кто сработал или кто мог

сработать. И ночью будем вламываться в дома, бить, стрелять, и я опять буду видеть эти

остекленевшие глаза, много глаз, но уже не голубых, а карих, черных Много глаз. - наш

комбриг не любит оставаться в долгу. И тянуть с расчетом тоже не любит. Эти стреляли, не

эти - какая разница? Они все ненавидят нас. Даже те, кто на нас работает. И те, кто не

стрелял сегодня, будут стрелять завтра. Как изволит шутить наш комбриг, " афганская

революция победит тогда, когда мы убьем последнего афганца".

И мы стараемся.

Кончился наконец этот клятый Афган, что съел два с половиной года моей жизни, десяток лучших друзей, а главное - убил во мне врача. Мне стало неинтересно лечить, выхаживать, и в госпитале, куда я наконец попал на место ординатора, я долго не

задержался - мне стало скучно. Слава богу, нашлись знакомые ребята, подали идею

демобилизоваться и работать у них на "скорой".