Unknown - SergeiMinaev-MoscowLoveNot

ют на ментовских субботниках те, кто сбежать пыта

ется. Отбираешь краснокожие то?

— Да, — разлепляет он пересохшие губы.

— А скольких ты вместе с Севой своим посадил

на герку, чтобы они за дозу работали? А сколько

девок пропало за время твоей работы? Ну, просто

приехали к клиенту и пропали, ты же сам их не уби

вал, правда? Ты даже не знаешь, что с ними было!

Про аборты в левых больницах, про то, скольких лю

дей они черт знает чем заразили, я даже не вспо

Москва, я не люблю тебя

197

минаю. Я думаю не о том, зачем ты живешь, а как

ты со всем этим в голове живешь. Хорошо ли ты

спишь? — Я встаю и примериваюсь лезвием пилы

к его щиколотке. — Да, надо будет полотенцами об

ложить.

— Не надо! — Кирилл начинает плакать. — Не

надо, умоляю! Я не то украл, простите меня, пожа

луйста. Сева, барыга этот гребаный, наверняка на

дальней хате сидит. Он думает, я не знаю, а я, сука, знаю, где она...

— Так быстрее будет, — переношу пилу чуть вы

ше щиколотки, — а тут кость чуть толще. Данте, вось

мой круг ада. Что ты говоришь? Прости, я отвлекся.

— Улица Фестивальная, дом... — Он сгибает кор

пус, насколько позволяет цепь наручника, наклоняет

ся ко мне, хватает свободной рукой пилу и тараторит

как в припадке: — Фестивальная двенадцать, Фести

вальная двенадцать, не надо, пожалуйста, миленький, Фестивальная...

— Да фиг с ней, с Фестивальной! — бью его по

руке, провожу оселком по лезвию. — Ты лучше ска

жи, какому богу молишься, чтобы он тебя не нака

зал? Шиве? Мардуку? Они к тебе во сне не прихо

дят? Сторчавшиеся, задушенные и выброшенные в

подмосковном лесу. А глаза? Скажи, тебе их глаза

снятся? А глаза их матерей? Знаешь, я никак не мо

гу избавиться от глаз. Мне все время снятся глаза ма

терей. — Встаю, подхожу к зеркалу, приглаживаю

волосы, медленно медленно, как в черно белом ки

но. — Глаза матерей всех этих Коль, Миш, Паш и

Алин. Глаза матерей, которых я никогда не видел.

198

Сергей Минаев

— Снятся... у у у у... иногда... — Кирилл рыдает

в голос. — Я ж не сам... начал... не сам... доза...

на системе тогда я был... плотно... барыги подска

зали... я не сам... когда... не сам я...

— Знаешь, Кирюха, я бы на твоем месте однажды

утром, — беру в руку металлический душевой шланг, перепиливаю одним движением, удовлетворенно

смотрю на пилу, — однажды утром посмотрел бы на

чистый русский снег. Потом собрал бы паспорта всех

этих несчастных, отвез бы баб на вокзал. Дал бы де

нег на дорогу. Проводил. А потом... потом бы и сам

уехал. Но ты ведь не смог, Кирюха! И не сможешь, —

присаживаюсь на край ванны, беру его за щиколот

ку, примериваюсь пилой.

— Фестивальная двенадцать, я смогу, фестиваль

ная двенадцать, пожалуйста, нет, я сам, Богом кля

нусь, ФестивальнаЯ Я Я Я... — На его джинсах вы

ступает мокрое пятно. Увеличивается в размерах, темнеет.

— Ну что же ты писаешься при посторонних муж

чинах, Кирилл?! Я же не гей, чтобы на твои извра

щения смотреть! — встаю, выхожу из ванной. Фес

тивальная двенадцать, значит. — А какая квартира

на Фестивальной?

— Двести седьмая! Двести седьмая, кажется... Я по

памяти доведу. Там по памяти я... узнаю... все сразу

узнаю по памяти... там. — Кажется, даже отсюда я

слышу, как стучат с каждым выдохом его зубы.

— Хорошо, Кирилл... узнаешь. А с девчонками ты

зря связался. Как ты там говоришь? Бог тебя нака

жет? Хотя, конечно, не мое это дело, лезть в чужой

Москва, я не люблю тебя

199

бизнес. Просто не могу пройти мимо... не могу, и

все... Бездуховно. Ладно, ложись, Кирка, спать, зав

тра продолжим про духовность.

Я достаю зайчика, глубоко вдыхаю лаванду, думаю

о том, что Станиславский сказал бы: «Не так уж и

плох этот Володя. Не так уж он и безнадежен для

большой сцены».

— Я их отпущу, — слышится из ванной, — всех

до одной отпущу, а Люську еще и вылечу. Просто вы

мне поверьте.

— Ты слишком серьезно к себе относишься. Так что

с напитками? Я, пожалуй, возьму апельсиновый сок.

— Воду, — всхлипывает сутер. — Я их всех до од

ной домой отправлю! Вы за них не переживайте.

— Да мне, собственно, все равно, куда ты их там

отправишь, — выдыхаю я. — Воду конгаз?

— СУ У КА! — кричит наконец пришедший в себя

сутер. — СУЧАРА ЕБАНАЯ!

— Не кричи, Кира, а то я тебе в самом деле ногу

отпилю, завтра. На Фестивальной двенадцать, рыбка

моя. В квартире номер двести семь. Буэнос ночес.