Admin - o a8f4e5e3a1273b3b

придет - буду часа через два.

- Да не на этом локте, а на том!

Гришка выворачивал локти, как кузнечик. Я посмотрел на них обоих, одурелых от

безвыходной любви, и вышел из кабинета.

* * *

Прежде чем сесть в автобус, я зашел в гастроном напротив, за «Примой». Такое уж у нас

было неписаное правило - едешь на допрос в тюрьму, вези подследственному курево.

Законом это, конечно, не предусматривалось.

В гастрономе стояла небольшая очередь за окороком, и я, конечно же, побежал туда и

пристроился крайним.

Впереди меня стоял мужчина со свинцовым лицом, помеченным множеством ссадин.

Иные были свежие, иные зажившие. Волосы его - серые, редкие, свалялись в косички. Он

был уже «хороший», и поэтому преувеличенно трезвым голосом зычно покрикивал:

- Левко! Я здесь! Левко!

Левко - старая, когда-то белая, лет десять немытая болонка бегала по гастроному и

обнюхивала покупателей. Шерсть ее, как волосы на голове хозяина, свалялась в бурые

косицы, а влажный нос был любопытным и озабоченным.

- Левко! Я здесь!

Болонка бросилась на голос хозяина, остановилась у ног и подняла вверх косматую

морду. Она с любовью смотрела в испитое лицо, она плевать хотела на все в мире, только

бы он - ее кумир, ненаглядный божок, был доволен ее собачьим усердием.

Мужчина купил триста граммов окорока и две бутылки «Российской».

- Левко, пойдем! - не оглядываясь на болонку, скомандовал он, и Левко бросился следом.

Через большое окно гастронома вся очередь наблюдала, как они переходят дорогу.

Мужчина зыбкой походкой пропойцы, болонка - подобострастной трусцой. И даже на

расстоянии видно было, как беззаветно, страстно, трепетно любит она это опустившееся, быть может, никому уже, кроме нее, не нужное существо...

Проехала машина, увлекая за собой шлейф иссохших коричневых листьев, прах лета...

* * *

Автобус остановился напротив здания тюрьмы. От остановки было видно, как по крыше

розового следственного корпуса прогуливались голуби. Я вынул из кармана пропуск и

пошел к воротам.

Во внутреннем дворе, возле дверей кухни стояла телега, запряженная белой тюремной

клячей. Изольда уже лет семнадцать возила арестантам продукты, вот и сейчас на телеге

стояли две бочки с квашеной капустой. Изольда тупо смотрела себе под ноги, где бойко

перескакивала через вонючий ручеек трясогузка, туда и обратно, туда и обратно. Изольда

лениво подергивала хвостом, отгоняя мух, и было заметно, что ей неприятно это

суетящееся существо под ее худыми старыми ногами.

Выводной сегодня дежурила Наташа - огромная сильная женщина лет тридцати пяти, с

челкой и медленным взором наивных зеленых глаз. Арестанты ее боялись и по коридору к

камерам шли молча, аккуратно.

Я зашел в свободную, одиннадцатую камеру и ждал, когда Наташа приведет «моего».

Было тихо, лишь через маленькое зарешеченное окошко под потолком еле слышно

доносились «ладушки» - высокий женский голос что-то кричал на волю, слов было не

разобрать.

Сейчас Наташа приведет Юрия Сорокина... Сорокин, четвертая судимость. Три кражи, одна - угон автофургона. В армии служил в десантных войсках. Отец - подполковник.

Говорил я с этим подполковником. Маленький, сухой, с твердым подбородком и крутым

гофрированным лбом, он смотрел на меня измученными, ничему не удивляющимися

глазами и кивал каждому моему слову. На сыне поставил тяжелый окончательный крест, и

на все вопросы отвечал:

- Что хотите... Как хотите...

Массивная дверь камеры тяжело открылась, вошел Сорокин. Наташа прислонилась к

косяку могучим круглым плечом, спросила лениво:

- Ну? Когда забирать?

- Спасибо, Наташа. Попозже. Я скажу...

Она молча повернулась и вышла.

- Садись, Юра... - кивнул я.

- Саша, закурить не будет? - он был оживлен, улыбался. Я открыл портфель и бросил на

стол пачку «Примы».

Симпатяга он, Юра Сорокин - сам здоровенный, а улыбка мягкая, ироничная, глаза

внимательные. С ним можно поговорить на любую тему, он прекрасно разбирается в

литературе, особенно в иностранной. Непонятно, когда успел начитаться, вероятно, между

отсидками. Никак не могу в нем разобраться. Я охотно представил бы его своим

сокурсником, сослуживцем. Даже бритый наголо, Сорокин выглядел вполне

интеллигентно. Он сидел на деревянной скамье у стены и курил жадно и весело. Я бы

даже сказал - отдохновенно.

- Дай-ка и мне сигарету, - попросил я.

- На, кури... Будешь потом своей девочке рассказывать, как курил с уголовной рожей.