Admin - o a8f4e5e3a1273b3b

унылым, покорным судьбе ишачком. Шара-Бара был старый сухонький узбек в линялом, засаленном на локтях халате, в затертой тюбетейке. Вот из-за угла показывался ишачок: мерно цокая, выходил в середину двора, к большой песочнице. Старик чмокал, дергал

вожжи и неожиданным для своей убогой фигурки, мощным воплем раскатывал:

- Ша-ар-ряа-а - Барр-ряа-а! Путылкя та-щи-и!

Этот призывный вопль был для нас, ребятни, радостным кличем, неким гонгом удачи, знаменовавшим открытие сказочного торга, пиршества удовольствий. Это был призыв к

веселию и деятельной радости бытия. Бутылки, пустые целые бутылки без малейшего

изъяна и ничего кроме! Ни деньги, ни что-либо другое - только пустые бутылки! За

бутылку у старика можно было приобрести какую-нибудь уникальную вещь - трещотку

или свистульку с одновременно выдувающимся шариком, или красного глиняного козла, или... Бог знает, что можно было обменять на пустую бутылку! Кажется, у козла сзади

было отверстие для свистка, кажется, за козла старик брал две бутылки...

Все содержимое сказочной тележки вместе с хозяином называлось «Шара-Бара». Зимой

он не приезжал, только летом и в начале осени. Должно быть, зимой он занимался другим

бизнесом. Да, зимой не приезжал, потому что помню себя - в трусах, босым, со сбитыми

локтями и коленями, и я мчусь по раскаленному асфальту двора к вожделенной тележке, крепко сжимая за горлышки две бутылки из-под постного масла. Летом и осенью, -

наверное, поэтому его появление было так сопряжено, так слито воедино с зеленью двора, с обжигающим ступни асфальтом, с иссиня-синим небом моего города.

Только буйная радость, только азарт обмена - пустая, никому не нужная бутылка на одно

из волнующих чудес заветной тележки, только буйная радость, только азарт...

Почему же каждый раз, заглядывая в наш сундук с «вешдоками», я вспоминаю тележку

«Шара-Бара»? Отчего? Что за мучительная нить связывает их в моем воображении?

- Сашенька-а, приве-ет, - пропел за моей спиной женский голос.

- Привет, красотка, - сказал я, не оборачиваясь.

- Сидишь над сундуком, скупой рыцарь, - она подошла и обняла меня сзади за шею. -

Маленький ты мой!

- Разомкни объятья, - сказал я, не шевелясь, потому что мне приятно было ощущать

шеей и щеками шершавость ее свитера. - Сейчас войдет твой Шуст и зарежет меня одним

из вещественных доказательств.

- Шуст к тебе не ревнует, - возразила она, захлопнула крышку сундука и села на нее.

Теперь Лиза сидела лицом ко мне.

- Почему это не ревнует? - заинтересовался я.

В лице ее мне чудилось что-то испанское - яркое и трагическое. Да что там - просто

хороши были оливковые насмешливые глаза под летучими бровями и всегда печальные, даже в улыбке, губы. Лиза нравилась мне, поэтому в разговоре с нею я старался почаще

упоминать Григория. Себе напоминал, на всякий случай.

Гришка был женат, но любил не жену, а Лизу. Лизу любил, но и дочку свою

четырехлетнюю любил. Так и жил вот уже два года, с тех пор как Лизу встретил.

Вырывался к ней после дежурств, раз в неделю, все остальные дни они только смотрели

друг на друга, как очумелые, да я вертелся между ними. Лизин сын Ванька называл

Григория «папой».

- Мать-Испания... - сказал я, любуясь ее прелестным нервным лицом, - скажи, что отдать

за тебя: коня? Фамильную шпагу? Презренную мою жизнь?

- Ну, как дела в метро? - спросила Лиза. - Договорился?

- Ага, - сказал я, - совсем было договорился, да понимаешь, секретарша там...

- Что секретарша? - насторожилась Лиза.

- Да вот, хорошенькая такая, ласковая, на шее повисла, на грудь припала, говорит, ах, какая у вас романтическая профессия - следователь, у вас, наверное, и наган есть? Прямо

не представляю вас без нагана, говорит...

- Врешь ведь? - засмеялась Лиза.

- Ты лучше скажи, почему это Шуст тебя ко мне не ревнует, а? - переспросил я.

- Ты маленький, - ласково объяснила Лиза. Говорила она быстро, с придыханием, с

мягким «г». - Ты мой хорошенький, лапонька моя, сыну-лечка-пупулечка...

- Что за гадости ты говоришь мне, Лизавета? - возмутился я. - Твой Шуст занимался

только на два курса раньше меня!

- Все равно, он взрослый, а ты маленький. Надо тебя женить.

- Меня женить трудно, Лиза. Я женщина с ребенком.

Тут вошел ее ржаной красавец Шуст, и она сразу переключила все внимание на него.

- Гришенька, - проворковала Лиза, - в чем это ты рубашку извозил? Нет, не здесь, на

локте?

- Ладно, ребята, я в тюрьму поехал, - сказал я, собирая в портфель бумаги. - Если кто