Петров Александр - Неофит в потоке сознания

Девочка не знает, что она больна, скорей всего, считает себя вполне нормальной и даже симпатичной, её любит мама, эти люди в церкви, батюшка, ей почти всегда весело, она добра ко всем, сейчас её приведут домой, покормят, угостят конфеткой и она уединится в своём родном уголке, чтобы играть с плюшевым мишкой, красавицей-куклой, белым пушистым зайчиком, с протёртым на шейке мехом от долгого и частого держания пальцами во время игр и сна в обнимку. Да, этой безумной, веселой, больной девочке вполне комфортно живется и может именно благодаря своему безумию, она счастлива.

Вспомнилось, что на западе долгое время идут дискуссии о необходимости уничтожения этих милых созданий, о внутриутробной диагностике на стадии беременности и абортированию крошечных человечков, отличающихся от остальных людей всего-то лишней хромосомой, вполне добродушных, по-детски простых и веселых, но мешающих комфортному проживанию родителей на пространстве, где злые, хорошо воспитанные и образованные люди строят рай на земле, ввиду полного отрицания рая небесного. Долго еще бродил я, покинув церковь, по извилистым арбатским переулкам, размышляя о превратностях земного счастья, надежде, непривычной жертвенной любви, которые раскрываются в церковном общении между простыми, пусть даже порой, и безумными людьми.

Однажды мне довелось присутствовать при крещении взрослого человека. Обнаженный мужчина в плавках повернулся лицом на запад – символу тьмы, священник вопрошал:

– Отрицаеши ли ся сатаны, и всех дел его, и всех aггел его, и всего служения его, и всея гордыни его?

– Отрицаюся, – отвечал крещаемый.

Затем его повернули на восток – символу света и снова:

– Сочетаваеши ли ся Христу?

– Сочетаваюся.

Меня крестили во младенчестве, некоторое время бабушка водила меня в храм и причащала, а потом бабушка обессилила, слегла и умерла, я отошел от Церкви и стал жить как неверующий, будто и не отрицался от дел тьмы. Жизнь моя потеряла глубину, стала плоской, как лист бумаги, разрисованный пьяными каракулями. Покаяние в храме после долговременного отлучения от Церкви святые отцы называют вторым крещением, стало быть, необходимо восстановить своё естественное человеческое отвращение от дел тьмы.

Итак, я скорблю о падении во тьму, искренно каюсь и отрицаюсь от мерзких адских деяний. Я ненавижу гордость и многочисленных её уродливых детей. В гордости нет любви, а только эгоизм и ненависть к любому, кто покусится отнять вожделенное, иной раз такая ненависть, что не остановится и перед убийством. Конечно, только в состоянии помрачения ума возможно забыть, что всё – абсолютно всё, что мы имеем хорошего – дано нам Богом. Сказано же, «без Меня не можете делать ничего», «волос с головы вашей не упадет без Моего повеления», а мы в помрачении ума присваиваем то, что дано нам свыше и кричим: это всё я!, это всё моё! Да ничего у нас своего нет, кроме тех преступлений, на которые мы так легки.

А разве тщеславие наше не от помрачения разума? Разве мы не присваиваем воровато таланты, которые Господин дал рабам Своим на время отлучения от торжища? Ходим по рынку, позвякивая золотыми монетами, только что полученными из Господских рук, торгуем и опять же воровато присваиваем прибыль, чтобы потратить на свои животные похоти: похвастать, поесть, попить, поблудить… Не зря же святые отцы называют тщеславие самым страшным вором! Вот так работаешь, не жалея себя, не покладая рук, из последних сил, чтобы добиться чего-то хорошего, а стоит хотя бы мысленно присвоить полученные дары или прихвастнуть слегка: вот, дескать, какой я сильный и удачливый – и всё, у тебя весь заработок отняли и из графы «прибыль» переписали в графу «убыток», а ты остаешься гол как сокол, и снова начинай сначала.

А взять то скотское явление, которое мы так часто называем священным словом «любовь», а на самом деле – блуд, разврат, извращение. Вот уж где человек достигает вершины лукавства, глубины лжи, совершенства соблазна! Как только мы не изворачиваемся, на какие только хитрости не сподобляемся, чтобы получить своё гнусненькое, липкое, смердящее «хочу и буду». В древние времена блудников в дом не пускали, камнями побивали, смолой обливали, валяли в перьях и возили на хромой кобыле по селу. Бабушка рассказывала, что не только блудника, но даже «разженю», то есть разведенного, в дом пускать не положено было, но даже общаться не моги – грех, «страм» – а ведь это не такая уж древняя история, а совсем рядом, годы тридцатые, сороковые двадцатого века – только руку протяни. А вот поди ж ты, в наше время, если ты не блудишь, то уж и не человек вроде, а так, последний неудачник… Вот уж князь блуда, наверное, гордится перед мрачным начальством своим и перед Богом! Сколько через эту гнусность народу в бездну отправил – сотни миллионов!