Яковлев Александр - Век Филарета

Он теперь спокойно думал о своем уходе. Двумя днями ранее, ночью, к Филарету пришел отец. В первый миг, увидев светлую фигура и ясно различимые черты лица, святитель не узнал его. И вдруг из глубины сердца пришло понимание: это батюшка! Долго ли, скоро ли было посещение, Филарет не мог понять, захваченный необыкновенно умиротворяю­щим покоем, исходящим от батюшки. «Береги 19-е число»,— только и сказал тот.

— Владыка святый,— увещал его отец Антоний,— разве можно верить всем сновидениям? Да и что за неопределенное указание — в году ведь двенадцать раз случается девятнадцатое числа!

— Не сон я видел,— с сердечной уверенностью ответил Фи­ларет,— То был точно родитель мой. Я думаю с этого времени каждое девятнадцатое число причащаться Святых Тайн.

— Это желание доброе,— согласился архимандрит.

— И завещаю похоронить себя в Гефсимании.

— Владыка, воля ваша, но не могу не сказать, что сие создаст большие затруднения для скита. Половина вашей паствы женского пола, вход которому разрешен в обитель один день в году. Доз­вольте положить вас в обители преподобного Сергия.

Филарет промолчал.

19 сентября за литургией он причастился, а после обеда обошел весь скит, задерживаясь в пещерах, и долго молился перед чу­дотворной Черниговской иконою Божией Матери.

— Да сохранится безмолвие Гефсиманского скита, и да не будет от меня причины к нарушению оного! — сказал он отцу Антонию,— Положите меня в лавре.

В октябре он отправился прощаться с Москвой. Путь от вок­зала до Троицкого подворья превратился в триумфальный проезд. Толпы народа кланялись, в стоявших по дороге церквах звонили во все колокола.

Святитель посетил все кремлевские храмы, в Успенском со­боре отслужил литургию, помолился в Иверской часовне. Викар­ные епископы Леонид и Игнатий доложили о состоянии дел в епархии. Гостей на Троицком подворье не принимали, но ис­ключение было сделано для киевского митрополита Арсения и приехавшего с ним Андрея Николаевича Муравьева.

Муравьев ехал в первопрестольную с тяжелым сердцем. Ехал прощаться, не уверенный, застанет ли в живых святителя. Но в Успенском соборе при одном виде маленькой сухонькой фигуры в митре и омофоре сошла тяжесть с сердца. По-прежнему Филарет поражал необъяснимой величавостью, ярким блеском не по-ста­риковски ясных глаз. Он произносил возгласы с амвона преры­вающимся, едва слышным шепотом, но внутри этой, казалось бы, высохшей оболочки жил, действовал, мыслил, любил и со­страдал все тот же Филарет.

«Да мы же не теряем его! — вдруг озарило Муравьева.

Вечером на подворье Муравьев не отрывал глаз от святителя. Он находил в нем нечто новое. В разговоре с владыкой Арсением Филарет был непривычно мягок, добродушно весел. Рассказал о просьбе владыки Иннокентия, которому он посоветовал оста­ваться на своем месте до проявления воли власти.

— А если бы он наследовал вашу кафедру? — вдруг спросил Муравьев.

— Я был бы тому очень рад,— с открытой улыбкою ответил Филарет, — потому что люблю и уважаю преосвященного Инно­кентия.

Провидел ли он, что именно следование камчатского архие­пископа его советам и принесет Иннокентию сан московского митрополита? Бог весть...

19 октября он приобщился в домовой церкви Святых Тайн. Сил заметно прибыло, митрополит не только читал бумаги, но и принимал посетителей. «...У меня был Я.., писал он 10 ноября архимандриту Антонию,— к месту он не определен. Сквозь слезы просит, чтобы дать ему жалованье за полный месяц последний, который прослужил он неполный. Не исполнить ли просьбу Я?.. Если сим образом нельзя удовлетворить его, то дайте ему от меня рублей 50».

19 ноября выпало на воскресенье. Филарет с двумя иеромо­нахами совершил в домовой церкви Божественную литургию. При­нял московского гражданского губернатора, генерал-майора Ба­ранова. Выпил две чашки чая с миндальным молоком и отправился в кабинет.

Подошло время обеда. Повар приготовил уху и морковные котлетки. Парфений как всегда неслышно возник на пороге и сказал:

— Владыко святый, обед готов. Пожалуйте кушать.

— Погоди немного,— чуть повернул голову митрополит.— Я позову тогда.

Когда через пять минут Парфений вновь пришел в кабинет, то увидел, что совершилось. Стоя на коленях, святитель встретил ангела смерти.

Московские колокола возвестили всем печальную весть.

Но светла была эта печаль. Будто заново открылось всем ис­тинное значение Филарета. Величественная фигура старца стояла при начале века сего и во многом определила его судьбы трудами по устроению Православной Церкви, неустанным проповеданием