Unknown - ЕЕРОДИТЕЛИ

То были, пожалуй, счастливейшие дни его юности: хозяева, насмерть запуганные зловещими наукообразными терминами, особо не досаждали ни ему, ни дочурке, и о переезде в общагу речь больше не заходила. Успехи наши, меж тем, неуклонно росли. К четырем годам я уже лопотала вовсю; к пяти научилась считать до ста и орудовать ложкой и вилкой; к шести читала по слогам и рисовала цветными карандашами веселых Колобков, - а в семь, как и положено нормальному ребенку, пошла в школу. Кажется, именно с этого момента я и начинаю себя помнить.

2

Как бы ни складывались впоследствии наши отношения с дядей - а они, как вы вскоре увидите, были непростыми - факт остается фактом: того, что он сделал для меня - никто не сделал (кроме разве что Влада. Но об этом позже!). И, как бы я не презирала его за позднейшую вину передо мной, кое-что я никогда не забуду - например, как он тратил массу времени, пытаясь привить мне важнейшие социокультурные навыки. Мы ходили по магазинам за продуктами и в сберкассу - оплачивать хитроумные квитки; катались по всей Москве на трамвае, автобусе, троллейбусе, такси; проводили время в театрах, кино, библиотеках, музеях, непременно обсуждая потом все прочитанное и увиденное… Излюбленным местом моего культурного досуга были дома-музеи великих творцов прошлого - огромные многокомнатные, многоэтажные квартиры с уймой славненьких говорящих бытовых мелочушек (среди них я чувствовала себя как дома и вместе с тем как будто попала на волшебный карнавал!). Кажется, дяде Осе они тоже нравились - как-то раз он с горьким вздохом произнес: «Да уж, в такой-то квартирке всем хватит места». А вот насчет Третьяковской галереи наши мнения разошлись: к примеру, громоздкие и неясные портреты, которые я долгое время считала копиями с одной картины, пока не додумалась прочитать подписи под рамами, не вызвали у меня ни малейшей симпатии, и я не понимала, что заставляет дядю Осю подолгу простаивать перед ними, раздраженно отмахиваясь, когда я нетерпеливо дергаю его за рукав.

В свою очередь и я приглашала его на экскурсии в свой маленький мирок, волшебное царство предметов, где я была всевластной государыней и где каждый подданный был у меня на особом счету. Ложась щекой на жесткий, упругий палас, красный с темно-багровыми разводами, я тут же узнавала в усатое лицо каждый завиток ворса. Еще симпатичнее была металлическая, напоминавшая лабиринт, конструкция батареи, отдельные части которой хоть и казались на первый взгляд похожими, но все-таки сильно рознились между собой расположением присохших волосков и застывших капелек кремовой краски, по которым я, даже закрыв глаза, с легкостью могла распознать на ощупь каждый фрагмент (если, конечно, не слишком сильно топили!). Но истинными моими фаворитами были мамины бусы - нанизанные на леску круглые, крупные (а мне казавшиеся огромными!) тяжелые шарики голубого стекла, в тени выглядевшие нежно-матовыми, но, если смотреть через них на солнце или на лампу, сиявшие так, что плакать хотелось от невозможности выразить эмоциональное потрясение, которое вызывали во мне эти голубые солнца. В избытке чувств я могла перебирать их в руках часами, забившись в любимый угол между тахтой и журнальным столиком.

С этими бусами у нас была связана забавная игра: отвернувшись так, чтобы я не могла видеть его манипуляций, дядя Ося тщательно прятал ожерелье в широких взрослых ладонях, оставляя на виду одну бусину, которую и демонстрировал с хитроватой улыбкой: - Ну, какая по счету?.. - Мне эта забава казалась простой и незатейливой - едва взглянув на пленницу, я тут же называла ее имя: третья от застежки, пятая от застежки, восьмая от застежки, всегда безошибочно, - но глуповатого дядю она всякий раз повергала в священный трепет:

– Как это ты угадываешь? - недоверчиво спрашивал он, глядя на меня почти с ужасом. - Они же одинаковые по размеру!..

В один прекрасный день ему пришло в голову, что у меня, похоже, открылись «аномальные способности»; задумав развить их, дядя Ося купил в киоске «Союзпечать» близ дома колоду карт и несколько дней подряд «испытывал меня на ясновидение»: выложит их на палас «рубашками» кверху - и нудит-нудит-нудит, требуя, чтобы я назвала статус или хотя бы масть коронованной особы, уткнувшейся лицом в темно-багровый ворс… Увы, я ни разу не отгадала правильно, что яснее ясного показывало: никаких «эдаких» способностей у меня нет. Оскар Ильич был удивлен и разочарован. Я объяснила, что все проще, ожерелье - моя давняя любовь, я знаю в лицо каждую бусинку, каждую царапинку на ее поверхности и каждый пузырек воздуха внутри. Мало что поняв - кроме того, что искать во мне «феномен» бесполезно, - дядя Ося махнул на «все эти глупости» рукой и обучил меня карточным играм в «дурака» и «пъяницу», - что в некотором роде было печальным пророчеством его судьбы...