Unknown - ЕЕРОДИТЕЛИ

- А ты помнишь, как мы с тобой ходили к нему в гости? Ты еще совсем вот-такусенькая была? Ну, помнишь?..

Ничего подобного я не помнила - что и немудрено, учитывая тогдашнее состояние моего «Я»; но Оскар Ильич не унимался:

- Ну как же, ты еще вцепилась тогда в бюстик дедушки Ленина - стоял у него такой на трельяже: вцепилась как ненормальная и не хотела отдавать, мы тебе вдвоем пальцы разжимали, еле отняли, - а ты потом всю дорогу до дома ревела?..

Тут, действительно, что-то забрезжило в моей памяти - очень слабо, урывками: нечто блестящее, очень гладкое на ощупь, шарообразное и в то же время с причудливыми выступами; внезапно вспыхнувшая страсть, секунда восторга обладания и затем, почти сразу - адская, невыносимая боль потери. Так это, значит, тоже было как-то связано с Владом?.. Забавно.

А дядя все предавался ностальгии. Юбилей Палыча! Вот это был праздник!.. Весь факультет несколько дней не просыхал!.. Они, студенты, приподнесли ему тогда роскошный торт, собственноручно испеченный домовитой Оленькой Трубниковой - москвичкой в пятом поколении, на которую он, Оскар, в то время имел виды (она жила в Хамовниках). Ну и торт же был, загляденье! - пышный, огромный, чуть не полметра в диаметре: там, короче, снизу бисквит шоколадный, сверху еще один, ромом пропитан, между ними прослоечка из заварного крема, а украшено все это дело белой сахарной глазурью, желтыми кремовыми розочками и густо-коричневой надписью - «Палычу - 40!»; он, Ося, лично помогал Оле выдавливать растопленный шоколад из бумажного фунтика, - кулинарные шприцы тогда, кажется, не вошли еще в обиход. Ну и торт же был, объеде…

40 плюс примерно 25, прикинула я про себя, - значит, где-то 65; не полтинник, конечно, как думалось мне в пору нашей переписки, но и не «под восемьдесят», как уверял меня старый мистификатор Гарри… Захотелось выспросить у дяди еще что-нибудь о «Палыче», но благоприятный момент был, увы, упущен: Оскар Ильич, еще минуту назад такой веселый, оживленный и говорливый, уже лежал ничком на тахте и плакал навзрыд, и спина его конвульсивно содрогалась. В свои неполные двадцать я хорошо знала, что такое тоска по безвозвратно ушедшему прошлому, и дядины слезы (хоть и довольно дешевые, как показывал опыт!) вдруг не на шутку тронули меня. Понимая, что сейчас вряд ли кто-то способен помочь его горю, кроме разве что самого Калмыкова, да еще, пожалуй, столь же недоступного Гарри, я все же сделала единственное, что могла: присела рядом и осторожно, ласково погладила тощие, судорожно дергающиеся в плаче дядины плечи…

- Прости меня! - вдруг завопил тот, взвиваясь, ловя и целуя мою руку. - Прости меня!!!

- Господи, дядя, за что?..

- Палыч!.. Палыч!.. Учитель!..

И он вновь забился в истерике. Поняв, наконец, что от дяди Оси в его теперешнем состоянии толку не добьешься, я решила оставить его в покое до следующего утра и тихонечко улизнуть, - пусть даже самой пришлось бы ночевать в кухне на матрасе. Как бы не так!.. В следующий миг дядя цепко схватил меня за руку и быстро, бессвязно забормотал что-то себе под нос; вслушавшись, я уловила что-то вроде: «...ты, Юлечка - очень добрая девочка, можно сказать, святая, ты, конечно, простишь меня, только это все равно не поможет, потому что я сам себя никогда, никогда не прощу…». Затем он ненадолго замолчал - и вдруг неожиданно спокойным, почти деловитым тоном поинтересовался:

- Вам уже читали зоопсихологию?..

А как же, ответила я, был у нас такой предмет, его преподаватель Эмма Яковлевна Кноппер по прозвищу Жаба очень нравилась мне своей роскошной отличительной чертой: ее мутно-серые глаза были не просто выпучены, а прямо-таки выкатывались из орбит, - так что порой я даже удивлялась, как это ей удается вот уже более пятидесяти лет беречь их в целости и сохранности, да еще в час «пик», когда в транспортной давке так легко напороться на какой-нибудь острый предмет?..

- …Ну, если так, то ты, конечно, должна знать о механизме импринтинга у утят. Это очень интересное и поучительное явление: только-только вылупившиеся птенцы принимают за родителя первый же движущийся предмет, который попадется им на глаза, - например, экспериментатора, - да так и бегают за ним гуськом, не отставая ни на шаг и не обращая внимания на протестующие крики мамы-утки…

Тут дядя Ося двумя пальцами изобразил на покрывале, как бегают утята. - Ути-ути-ути!.. - засюсюкал он, сложив губы трубочкой. - Ути-ути!.. - и мерзко захихикал.

Смех этот явно не сулил мне ничего доброго, и все же я не вытерпела и спросила: