Unknown - ЕЕРОДИТЕЛИ

5

Почтенные коллеги, я слышу, интересуются (это, думаю, сугубо профессиональное любопытство!): ну-с, и что же я предприняла, узнав, что мой давнишний виртуальный друг так счастливо материализовался в стенах психологического факультета? Что почувствовала - и что подумала? Захотела ли тут же увидеться с ним - или, наоборот, бежала встречи, удрученная слишком явной аморальностью «Мастодонта»?.. Обрадовалась или ужаснулась?.. Разочарую - ни то, ни другое: мы ведь не переписывались почти три года, за такой срок любая девушка утешится, даже если она не страдает аутизмом, сиречь самодостатошностью , - а что уж говорить обо мне, которую в тот миг неожиданное совпадение слегка позабавило и только. Я вовсе не собиралась ни подстерегать профессора у дверей кафедры, ни (Боже упаси!) просить названого брата познакомить меня со своим заклятым врагом… Тем более, что встреча наша и без того была неминуемой: имея весьма смутные представления об уходе за новорожденными, я все же подозревала, что Машенька Игрунова, разродившись, едва ли сразу помчится назад к преподавательскому столу... Словом, стоило Анне захлопнуть зачетку, как я благополучно забыла о Владе Калмыкове - так всегда забываем мы о том, что, как нам кажется, все равно никуда от нас не убежит! - и минуло полгода, прежде чем игрунья-судьба вновь решилась напомнить мне о нем.

Это было уже поздней весной, а точнее - в разгар первомайских праздников, когда вдруг случился «нежданчик»: в Москву - после трех с лишним лет обиженного молчания - приехал (погостить, конечно!) Оскар Ильич. Был он весел, не поминал былого, подросшим питомцам привез памятные подарки: мне - толстенную «Занимательную ботанику», Гарри - новенькие, еще пахнущие древесиной и лаком шахматы, над которыми, по дядиным уверениям, мой дед Илья трудился около года. Получилось, по-моему, вполне сносно (особенно если закрыть глаза на яркую индивидуальность каждой из фигур, любовно выточенных и окрашенных старательными стариковскими руками в разные цвета), - однако мой братец-сноб, лишь мельком взглянув на презент, высокомерно заявил, что, дескать, ему, медалисту-разряднику, многократному чемпиону юношеских турниров, противно не то что играть, а даже просто прикасаться к такому убожеству.

Я нашла, что дядя похорошел: минувшие годы наделили его множеством ярких отличительных черт. К примеру, он почти полностью облысел, и его обнажившийся череп оказался густо усеян веснушками всех оттенков коричневого и желтого; кое-что желтое обнаружилось и во рту - то были роскошные золотые зубы, пришедшие взамен унылых зияющих пустот. Хищно сверкнув ими, он извлек откуда-то из недр пиджака литровую бутыль «смирновки» и выразительным жестом защелкал пальцем по горлу, намекая домочадцам, что надо бы, дескать, «отметить свиданьице»; но так как те не успели еще забыть, сколь отвратителен, мерзки-хвастлив и приставуч становится Ося во хмелю, то поспешили замять тему - и тут же под каким-то благовидным предлогом убрались из дому, оставив нас с дядей наедине. Мне приятно заметить, что гость, кажется, лишь обрадовался этому.

Он осознал, наконец, что мы с ним, по сути, однокашники, только, так сказать, разнесенные во времени; мысль эта успешнее, чем водка, помогла ему дойти до кондиции, - и уже после третьей стопки он замучил меня расспросами о преподавателях, которых знал когда-то (иные даже учились с ним на одном курсе!). Пара-тройка лекторских перлов и несколько заезженных студенческих баек, которые я приподнесла дяде в наивной надежде, что он удовлетворится этим и отстанет, заставили его закатиться в приступе нервного кудахтающего хохота.

- А кто у вас патопсихологию ведет? - с жадным интересом спросил он, когда, наконец, отсмеялся и пришел в себя. - Не Палыч, нет?..

Может быть и «Палыч», не знаю: Гарри почему-то упорно избегал называть Мастодонта человечьим именем, а мне «доцент Влад» по отчеству не представлялся, да и патопсихология у нас должна были начаться только в будущем году. Так я и ответила дяде, которого мое равнодушие возмутило до крайности:

- Да как же это можно - Палыча не знать?! Это ж Палыч!..Такой мужик!.. - и дядя в приливе чувств едва не опрокинул бутылку, прежде чем удариться в ностальгические воспоминания. Как весь их курс во главе с Палычем ходил в незабываемые походы с ночевкой: тот, длиннющий, костистый, растрепанный как леший, на правах научного руководителя учил их ставить палатки и, забыв о «ноблесс оближ», чертыхался, вбивая колышки в каменистую почву; а с наступлением темноты, выползши из своих уютных укрытий, они рассаживались вокруг костра, и Палыч, легко встряхивая дивной, начинавшей уже тогда седеть гривой, чуть хрипловатым голосом пел: «Изгиб гита-ары желтой / ты обнима-аешь нежно», хотя сам и обнимал гитару; и Осе страшно хотелось быть на месте этой гитары (это, по-моему, уже сказывалось выпитое!). Он обожал его, боготворил. Он подражал ему во всем, от походки (гордой!) до манеры одеваться (аскетичной!), и даже начал произносить «достаточно» как « достатошно ». Таким вот сухим « Достатошно !» - через «ш» - Палыч обрывал нерадивых студентов на экзаменах и семинарах. Достатошно ! Кто-то объяснил тогда Осе, что такое произношение присуще лишь коренным, так называемым «центровым» москвичам, после чего его восхищение Палычем достигло апогея - он всегда благоговел перед людьми, по праву рождения имевшими то, о чем он, Оскар, мог лишь втайне мечтать; между прочим, жил его кумир буквально в десяти минутах ходьбы от нашего… (грустный вздох)… то есть, конечно, вашего дома. Впоследствии, уже много лет спустя, ему не раз приходилось встречать Палыча в гастрономе, что напротив трамвайной остановки, - но тот всегда как-то очень холодно кивал ему и явно уклонялся от более тесного сближения.