О, Марсель! Это было прекрасно. Оказаться в этом раю в двадцать три, да еще будучи дочерь
уважаемого рода! На счету которого, кстати, были: и упоминания Мориса о крупных
пожертвованиях парижскому Нотр-Даму, и запись имперского епископа о дарственных лионскому
Сен-Жану, жизнь, проведенная на службе в аббатстве Паркле, Рыцарский Орден Святого Гроба
Господнего Иерусалимского, услуга французской Короне, как и всюду допускающий документ
подписанный Людовиком Седьмым, прованская честь Арагонского (некогда "маленького")
короля; Боже мой! Да сам Папа римский трижды бы подумал прежде, чем усомниться в её
истинности! Не говоря уже о внушительном счете у прованского казначея, плюс пятьдесят
серебряных марок.
- Стоп. Пятьдесят серебряных марок? Это же целое состояние, - удивилась Готель.
- Да, - ведя пальцем по узким строкам огромной книги, подтвердил казначей, - здесь сказано,
что "король Арагона - Альфонсо Первый, ставши в одна тысяча сто шестьдесят седьмом году
также и графом Прованса, положил пятьдесят серебряных марок на счет мадам Сен-Клер, надеясь
на её скорый визит в Марсель".
Получив столь прекрасные новости у казначея и копию ключа от своего дома, Готель
покинула здание аббатства Сен-Виктор. "Ах, Альфонсо, - сетуя на себя, покачала головой она, - он
все же ждал меня. Но откуда же мне было знать, что этот девятилетний мальчик за одну ночь так
привяжется ко мне", - размышляла по дороге Готель и, почему-то, вспомнила историю с Жаком.
"Я вернулась, мой милый Альфонсо", - прогуливаясь вдоль берега, куда-то в небо, мысленно
сказала она, а затем присела на валун и долго смотрела на море. Соскучившись по этой
бескрайней синеве, ей доставляло огромное удовольствие наблюдать за бесконечной игрой волн,
нагоняющих друг друга и превращающихся на камнях в густую пену. Её жизнь в аббатстве
сделала её достаточно спокойной, чтобы она могла находить движение и жизнь на этом
неподвижном холсте.
Намочив с соленой воде ноги, она вышла на портовый рынок, перебрала на манер Клемана
полдюжины лотков и, купив пригоршню фруктов и кувшин божоле, подошла, наконец, к своему
дому, который опустев на шестьдесят лет, получил полностью заброшенный вид. Бóльшая часть
вьюна, которым он, похоже, некогда основательно зарос, позже высохла и теперь создавала
впечатление огромной корзины, старательно натянутой на его крышу. Да и входная дверь никак не
хотела подаваться, как Готель не крутила в её скважине ключом. Отчаявшись, она нашла
плотника, чтобы её открыли, и пока тот чинил замок, наводила чистоту внутри. По завершении,
она дала мастеру несколько монет, а также налила добрую кружку вина.
Небо над морем окрасилось в розовый, и в этот первый вечер в Марселе ей долго не хотелось
ложиться, хотя её глаза уже закрывались сами, то ли от вина, то ли от усталости; и весенний
воздух всё ещё прохладный заставлял её кутаться в одеяло; она смотрела на иссохший вьюн и ей,
во что бы то ни стало скорее, хотелось вернуть ему цветущий вид.
Весь следующий день Готель вырезала старые ветки и пересаживала корни. Она даже залезла
на крышу, чтобы очистить её от сухих листьев. Балкон же, несмотря на время, оставался таким же
белым и прекрасным, как в прошлом. Обессилив, Готель садилась на тяжелую деревянную
скамейку рядом с парапетом, и, как и раньше, проводила здесь большую часть времени: читала,
шила, или просто смотрела на море и, сделав глоток вина, закрывала глаза и слушала волны,
сливающиеся с пеньем птиц.
Кроме монашеской рясы, её гардероб был пуст. Конечно, она планировала дойти до порта и
купить кусок чудесного восточного материала, но она также помнила, какое удовольствие ей
доставила покупка миланского платья в магазинчике Николь. Единственный портной магазин,
который она знала в Марселе, но прежде за ненадобностью не посещала, находился вблизи Сен-
Виктора, в доме некоего месье Дюлюи. И, конечно, она нашла там магазин, но, зайдя внутрь, не
обнаружила на его полках никакой одежды или парчи. Её окружали книги и человек невысокого
роста, представившийся как Гастóн.
- Это удивительно, что вы знаете о портной лавке, существовавшей здесь когда-то. Мой отец
тоже говорил мне о ней, хотя сам я лишь помню, что здесь всегда были книги, - рассказывал
молодой человек, - с расцветом прованской литературы, переписывание книг стало хорошим
Читать дальше
