Разумеется, она могла нанять в Лионе экипаж, но побоялась, что это может стать очередным
шлейфом из её прошлого; к тому же, если можно так сказать про католиков, для Готель это был
своего рода хадж, а также время подумать о прошлом и будущем.
Через несколько дней, минуя Дижон, а потом и Труа, Готель, наконец, оказалась в Паркле.
VIII
1221 год.
- Вы так часто бываете здесь, матушка, - заметила одна послушница, присаживаясь на
скамейку в парке, - что можно подумать, будто вы знали её.
- Едва ли, - улыбнулась Готель.
Определенно, покойную аббатису нельзя было познать полностью, ибо это был океан. Но
будучи той сестрой Элоизой, какой Готель всё же посчастливилось её знать, она оказалась не
менее чем краеугольным камнем её духовного становления, а в относительно недавнем прошлом,
и "Меккой", куда стоило вернуться ради исцеления души.
Аббатство не изменилось. Здесь был тот же воздух с запахом леса, сырого камня и ладана,
который обволакивал ум и не оставлял возможности думать ни о чем, кроме как о высоком. И если
бы кто-то сейчас захотел увидеть ту прежнюю Готель, страждущую и мечущуюся от внутреннего
смятения, найти и узнать её без труда, то для такого охотника это было бы весьма сложно. Её лицо
не отличалось от других марсельским загаром или страстными морщинами, несмотря уже на
почтенный возраст; нельзя было разглядеть её пышных волос, убранных под грубой рясой. Но
было еще одно изменение, которое произвело на Готель впечатление божественной благодарности
за, возможно, её избрание праведного пути, а именно - её некогда преследующая боль в ноге,
которая с возрастом так и не возвращалась. Что, впрочем, наводило Готель на мысль, что
воссоздав свои двадцать лет, когда травмы еще не было, с переменою судьбы она просто её
избежала, а не доживала до её усугубления, как то было в Лионе.
Так или иначе, она была благодарна Богу за всякое, даже самое малое вмешательство в её
судьбу. И вряд ли кто другой в Паркле более чем она, имеющая на руках столько тому
подтверждений, проповедовал увереннее и тверже. Даже если она не знала до конца природу
своего цветка, она точно знала, кто дарует его свет.
- Я слышала, вы хотите покинуть нас, матушка, - сказала другая послушница на чтениях.
- Бог дарует нам жизнь в миру, - ответила Готель, закрывая книгу.
Да и к тому же, она не для отпущения грехов провела последние тридцать лет в доме Божьем,
а ради очищения ума и духа, дабы в следующей жизни она могла наполнить Его светом не только
свое тело, но и сердце.
Готель изменилась. И вместо судорожного трепета над своим не детородным телом, она
расчищала скамейку от снега и внимала Писанию, где каждая строка открывалась ей с новой
стороны. Теперь она знала что означает: "Нельзя принять жизнь вечную, не обретя покой". Она
постигла это откровение, как и другие; и она была готова отправиться дальше, лишь только бы
сошел снег.
На сей раз она добиралась не пешком, а церковной повозкой до Труа, а оттуда, оплатив
экипаж, отправилась в Лион; и подъезжая к городу, Готель, на всякий случай, накинула капюшон
и спустилась с экипажа не ранее чем возле собора. Меньше всего ей сейчас хотелось по другую
сторону Соны столкнуться с Николь, которая теперь пришлась бы ей ровесницей.
А весна, кстати говоря, была прекрасна. Солнышко уже крепко пригревало спину; краски
природы, звуки и запахи, витающие в воздухе, пробуждали город и его жителей от зимнего сна.
Хотя ночи были еще холодны; а потому, ступая проталинами по лесу, Готель надеялась, что её
лилия не оставит её без своего тепла. Боялась ли она, что та когда-нибудь исчезнет вовсе?
Возможно. Но было кое-что, что поддерживало некую внутреннюю уверенность в невозможности
бесследного исчезновения цветка, а именно, до сих пор неведомое ей, его предназначение. Должна
была быть у этого явления какая-то цель, более значимая, чем даримая молодость и время. По
сути, сам цветок являлся не больше чем инструментом. Сам цветок не мог большего, чем только
дать еще время. И значит определить его миссию, могла лишь Готель.
Так что к утру, она снова очнулась молодой и основательно замерзшей. Обойдя
недоверчивым взглядом, качающуюся на ветру, лилию, Готель вышла на поляну, сжимаясь от
холода, и встала среди неё, вытянув к восходящему солнцу свой ледяной нос; и единственной
мыслью, которая теперь помещалась у неё в голове, был теплый Марсель.
Читать дальше
