1 Во французском языке есть глагол pleuvoir – дождить.
- Для Софи. На рождение Иоанна Крестителя, - вытягивая нитку, ответила девочка.
Готель наморщила лоб и перебрала в голове всех своих знакомых, но так и не нашла среди
них ни одной Софи.
- Это моя кукла, - закатив глаза, покачала головой Мария, удивляясь подобному невежеству.
- Поверьте мне, моя дорогая, в этом году на рыночной площади должно быть что-то
особенное, - сказала Готель графиня, - и я ожидаю увидеть вас в нашей ложе.
В тот день, с самого утра парижане оживленно двигались на правый берег Сены, где уже
устраивались торговые лотки, площадки для потешных игр и музыкантов. Готель не торопилась. У
неё были незаконченные дела, к тому же, она договорилась зайти за Клеманом по дороге; у него
не было компании, и Готель охотно согласилась с ним на прогулку.
- Я рад видеть вас в Париже, - сказал Клеман, - у меня не очень много знакомых, с кем я хотел
бы общаться, но вы, вы - особый человек. Редкий человек, желающий понять не себя, а жизнь. Вы
не гордитесь своими успехами, как будто совсем их не замечаете. Я другой. Я горжусь тем, что
знаю вас. Мне это приятно.
Клеман был худым, светловолосым и не высоким человеком двадцати восьми лет. Он родился
и вырос в Париже и сливался с ним, как тротуарный камень с набережной, по которой они шли.
- Париж - удивительный город. Несмотря на свое постоянное движение, он всегда знает, когда
нужно остановиться и отдохнуть, - продолжал свой монолог Клеман, - и за чередой лет я стал
таким же. Прежде меня манили дворцовые огни, но теперь, имея достаточный доход, чтобы
позволить себе неторопливый уклад жизни; что может быть желаннее такого вот вечернего
моциона вдоль Сены.
Клеман, конечно же, лукавил. Его все так же манили огни острова, хотя он возможно и стал
тем, кем себя считал. И хотя его отчаяние и проникало ей в душу, Готель почувствовала насколько
грубее она стала за последние несколько лет. Возможно, "её успехи" и не были уж настолько ею
незаметны.
Вскоре стали различимы знакомые мелодии, доносящиеся с площади, и глаза Готель
загорелись, поскольку все эти мелодии она знала с детства. Они прибавили шаг и очень скоро
перешли мост. Несмотря на то, что до заката было еще далеко, толпа уже гуляла и на каждом шагу
зажигались новые огни. Люди пели и плясали, и одни песни непрерывно сменялись другими; здесь
же готовили еду. Готель и Клеман постарались протиснуться в центр, туда, где разворачивалось
главное представление. Горожане стояли здесь плотным кольцом и громко хлопали играющим
внутри артистам.
Когда Готель увидела выступающих, она оторопела. Это были её цыгане. С тех пор, как она
оставила табор, прошло столько времени, что она совершенно не готова была увидеть их теперь.
За своей пляской, те, скорее всего, и не заметили бы её, если бы окружающие по черной шевелюре
Готель не приняли её за одну из артисток. Люди начали хлопать девушке, приглашая танцевать, и
тут-то цыгане и узнали её. Сначала у них был такой же вид, как и у Готель секунду назад, но
потом кто-то из них крикнул: "Готель! Смотрите, наша Готель нашлась!". Цыгане кинулись к
девушке с искренней радостью, и Готель подумала, что они так и не поняли куда и почему она
пропала пять лет назад; и ей стало их даже жалко. Девушка сделала несколько па в их сторону, а
потом…, всё это было, как сон лихорадочного жизнелюба: её цыгане, Париж, она, танцующая на
католическом празднике. Готель увидела потерянное лицо Клемана, и её разобрал смех. Она
просто не могла остановиться, пока не услышала знакомый голос:
- Это же Готель! Готель на площади!
Она оглянулась и увидела Констанцию на балконе дома, украшенного геральдическими
лентами и цветами. Клеман, отчаявшись, махнул рукой и растворился в толпе. Графиня позвала её
жестом, приглашая подняться наверх, и Готель отправилась к ней через весь праздный люд,
провожающий её аплодисментами. По мере того, как Готель приближалась к королевской ложе,
музыка все больше угасала, и когда Констанция подала ей руку, чтобы помочь подняться, а затем
обняла её, энтузиазм цыган совершенно иссяк. Готель поприветствовала чету их величества,
Генриха, который, как видно, прибыл на праздник из Шампани, а также маленькую Марию и её
Софи в новом платье. Людовик недовольно повел рукой и музыка на площади возобновилась, но
на лицах цыган больше не было ни радости, ни улыбок. Они доиграли свой номер до конца и
Читать дальше
