И он увидел, что в его тарелку с супом упала одна… другая… третья слезинки.
От счастья!
— Тише, тише! — послышалось вдруг.
— Что — Тиша? — с тревогой привстала Лена.
— Да нет же, просто отец Иоанникий хочет произнести тост! — с улыбкой остановил ее Владимир Всеволодович. — Говорите, батюшка!
Отец Иоанникий встал.
Налил себе полный бокал красного сока.
(Ничего спиртного, разумеется, с предупреждения Стаса и одобрения иеромонаха на столе не было. Да и кому было пить?..)
И сказал:
— У монахов не принято хвалить друг друга, дабы не отнять те венцы, которые уготовил им за какое-нибудь дело или целый подвиг Господь. Это так сказать, Высшая точка, к которой должны стремиться люди и в миру. Как и ко многому другому, что есть в монашестве, являющемся, как всегда на Руси было известно, полнотой Христианской веры. Но вам, во-первых, в виде исключения, а, во-вторых, потому что ваш подвиг далеко еще не окончен, скажу: а и молодцы ж вы ребята! И ребенка спасли. И себя не потеряли. А ты, Ленка, не унывай, за тебя теперь день и ночь весь наш монастырь молиться будет! Зрение — оно словно любая вещь — как потерялось, так и вернуться может. Была бы на то только воля Господня. И сейчас, в вашу честь поднимая этот бокал, я прочитаю то, что до этого адресовал лишь своим боевым друзьям. А теперь вот вам — воинам Христовым.
И он, поправив на груди священнический крест, сам точно солдат встал по стойке смирно, ровным монашеским, оставляющим людям самим добавлять в текст свои эмоции чтением начал:
Бывает в людях качество одно,
Оно дано нам или не дано:
Когда строчит в горячке пулемет,
Один лежит, другой бежит вперед!
И так во всем, и всюду, и всегда,
Когда на плечи свалится беда,
Когда за горло жизнь тебя возьмет,
Один лежит, другой бежит вперед!
Мой первый тост и мой последний тост
За тех, кто поднимался в полный рост!
12
— Ну а теперь, подставляй лицо! — скомандовал Стас, беря банку с брением.
Закончилась вторая для Лены и первая для ее со Стасом сына московская зима.
Растаял хворый снег.
Понемногу очистились дороги и тротуары.
Все рано зазеленело.
Зацвело.
Миновало «бесшабашное» 1-е мая.
Наступило второе число этого последнего весеннего месяца.
Тиша слегка приболел.
Начал капризничать.
Затемпературил.
Зоя, осмотревшая его накануне вечером, сказала — красное горло.
Как бы не переросло в ангину…
И теперь, как говорила Лена, то и дело отыскивавшая сына по звукам, ползал по комнатам, ища, где что хорошо лежит и напроказничать.
В конце концов, он нашел что-то такое, что Стас, бросив готовку, помчался на крик жены:
— Где ты взял эту «каку»? Выплюнь немедленно эту «каку»!
Ворвавшись в спальню, он увидел такую картину.
Тихон сидел на полу перед раскрытой сумкой, с которой приехала из Покровского Лена.
Перед ним — тоже открытая — лежала банка с землей.
И все его руки и лицо были перемазаны ею.
— Стасик! — со стоном спросила Лена. — Что он еще там отыскал?
— Так ведь это же…
Стас сразу узнал эту банку.
Он бережно поднял ее, поставил на полку в святой угол и, наконец, объяснил:
— Брение с могилки отца Тихона! Святыня, а вовсе никакая не «кака»! Которой ты, кстати, по нашему общему маловерию, так и не помазала свои глаза! А Тишенька сразу нашел и догадался, что нужно делать!
— Уф-ф! — с облегчением выдохнула Лена. — А я уж не знала, что и думать… Решила, что он какой-то старый тайник Горбуши, с какой-нибудь истлевшей рыбой или колбасой, нашел.
Стас, подхватив на руки, умыл в ванной сына.
Сам посмотрел его горло.
Померил температуру.
И довольно усмехнувшись, подытожил:
— ЧиТэДэ!
— Что? — не поняла от еще не прошедшего до конца волнения Лена.
— Что и требовалось доказать! Наш ребенок почти здоров. Горло совершенно нормальное. Только температура еще 37. И то ближе к тридцати шести и девяти…
— Слава Богу! — с облегчением выдохнула Лена и услышала:
— Богу всегда слава! А ты-то чего сидишь?
— А что я должна делать?
— Как что? Немедленно следовать примеру сына…
— Ты хочешь сказать…
— Нет, собираюсь сделать — если ты сама не намажешь себе брением свои глаза!
— Стасик, но ведь нужно сначала хотя бы помолиться…
— Ну вот, наконец-то я слышу слова не человека разумного, а благоразумного! — одобрил Стас.
Он затеплил лампаду.
Они с Леной опустились на колени.
И втроем с Тишей, который, сразу став веселей, похоже скопировал своих родителей, принялись молиться.
Читать дальше